.

К. Бонингтон. Конгур: труднодостижимая вершина в Китае. Ходер и Стафмен, Лондон, 1982.

.

Мы провели в базовом лагере всего три дня поедая гигантские порции китайских блюд, приготовленных Вэнгом, который почти в одиночку кормил нас в течение всей экспедиции. Он был одним из тех поваров, которые не любят допускать кого-то другого в свою кухню, поэтому его помощник не слишком переутомлялся.

Я, безусловно, хотел бы отдохнуть подольше. Хотя сразу по возвращении я был в очень хорошей форме – мы проделали обратный путь от нашего штурмового лагеря за два с половиной часа – однако, когда я оказался в своей палатке, стресс и напряжение прошедшей недели дали себя знать, и я почувствовал себя вялым и измотанным. Затем были медицинские обследования; я не был против того, чтобы сдать кровь, т.к. в это время я мог лежать, но я не был готов к тестам, требовавшим большого физического напряжения. Я слегка кашлял; кроме того, я чувствовал, что каждая оставшаяся во мне крупица энергии и силы потребуется для решающего штурмового выхода. Я был словно скряга, который трясется над каждой оставшейся копейкой. Эл, у которого был сильный грудной кашель, испытывал те же ощущения, в то время как Джо и Пит, обладавшие большим запасом жизненных сил, согласились на все обследования.

Не могло, однако, быть и речи о том, чтобы задержаться, т.к. кроме того, что сезон для восхождений был уже на исходе, вскоре мы вынуждены были бы конкурировать с японской экспедицией, которая планировала попытаться взойти на Конгур с севера. Мы знали, что у них есть разрешение прибыть в базовый лагерь у подножия северного склона 14 июля, но они уже находились в районе примерно столько же времени, сколько и мы, совершая акклиматизационное восхождение на Мустаг-Ату. На следующий день после нашего прибытия в базовый лагерь вернулись Дэвид Вилсон и Чарли Кларке, уходившие вниз к реке уладить вопрос о пароме, и рассказали, что японцам удалось подняться на Мустаг-Ату, и сейчас они направляются на север. Безусловно, нам следовало вернуться на гору как можно скорее. Мы уже знали, насколько изменчива здесь погода, и насколько сложным может оказаться преодоление вершинной пирамиды.

Мы покинули базовый лагерь 4 июля. Джим Миледж и Дэвид Вилсон согласились в течение первого дня после выхода из Коксель Бэзин помочь нам нести груз, который необходимо было доставить на гору. В прошлый раз мы оставили значительную часть груза в верхней снежной пещере и теперь планировали занести запас продуктов на десять дней и необходимое количество газовых баллонов, чтобы в случае плохой погоды мы могли переждать ее прежде чем делать решающий выход на вершину.

Пока мы находились в базовом лагере, небо было закрыто облаками и сыпало мелким снегом, из чего следовало, что посвятить это время отдыху было правильным. Видимо, нам наконец удалось войти в фазу с погодой, поскольку утро 4 июля было ясным и 5 июля был прекрасный безоблачный день. Майкл Ворд и Эдвард Вильямс ушли на день раньше чтобы спасти снаряжение, в том числе наши лыжные палки, оставленное на седле Коксел перед выходом на Южный гребень.

В этот раз мы собирались вернуться по Юго-Западному ребру, которое мы разведали две недели назад и по которому спустились после нашей первой попытки. Наше решение, однако, не было единодушным. Джо по-прежнему считал маршрут по Южному гребню предпочтительным, как более прямой и безопасный, но принцип демократии опять сработал, и мы продолжали обсуждение до тех пор, пока Джо не согласился присоединиться к большинству.

Но в эти три дня выпало много снега. Ледник Коксель и сам гребень были покрыты толстым слоем свежего снега, что сделало тропежку еще более утомительной, чем раньше. Мы по очереди шли впереди, договорившись, что каждый тропит два перехода между вехами, которыми был маркирован маршрут. Здесь присутствовал элемент случайности, поскольку они были поставлены не на равном расстоянии.

Пит, Джо и я шли с лыжными палками, которые были очень удобны, поскольку, во-первых, позволяли установить неторопливый ритм движения, при котором нагрузка равномерно распределялась между руками и ногами, и, во-вторых, на них можно было опереться во время отдыха. Эл никогда ими не пользовался. Он, видимо, принципиально был против палок, не считая их предметами, без которых невозможно обойтись на горе и полагая, что для решительного броска в альпийском стиле количество снаряжения должно быть сведено к минимуму. Но я полюбил свои лыжные палки и опирался на них каждые несколько шагов, чтобы немного отдохнуть.

Склон казался бесконечным, длиннее, если только это возможно, чем он был, когда мы поднимались в первый раз. Мы надеялись пройти весь путь до седловины по ребру гребня, на следующий день преодолеть Junction Peak(junction – место объединения, пересечения) и вернуться в снежную пещеру. Джим Миледж и Дэвид Вилсон прошли с нами около 600 метров, но напряжение стало сказываться на Джиме, и он решил, что им пора возвращаться. Дэвид шел в одном темпе с нами, шел лучше меня, как я с неохотой вынужден был признать. Возможно, именно он должен был идти на вершину.

Мы разделили их груз между собой и рюкзаки, которые и до этого были тяжелыми, теперь ощущались как неподъемные. Каждый из нас, вероятно, нес около 16 килограмм. И изнурительный путь продолжался. Моя очередь идти впереди. По пятьдесят шагов за раз. Я считал их каждый раз когда моя правая нога погружалась в мягкий, глубокий снег. Мне удалось пройти первые 50 шагов, затем я остановился отдохнуть, опираясь на палки; остальные терпеливо ждали позади; потом еще одно усилие; в этот раз я смог пройти всего 48 шагов; я посмотрел вверх на вешку с маленьким флажком на конце, которая, казалось, нисколько не приблизилась. Так это и продолжалось, непрекращающаяся изматывающая борьба.

“Я никогда не доберусь до пещеры; В конце концов я начну обременять остальных”, - бормотал я и мысль об этом была мне ненавистна.

“Послушай, Пит. Если ты считаешь, что я вас задерживаю, я не против того, чтобы пойти назад”.

“Не будь дураком. С тобой все будет в порядке. Ты нас нисколько не задерживаешь. Время от времени как раз хорошо немного отдохнуть.”

И я продолжал идти, стыдясь своей слабости, но бесконечно воодушевленный теплыми словами Пита. Было четыре часа дня когда мы вышли на плечо, где во время предыдущего разведочного выхода мы выкопали снежные пещеры. Флажки маркировки были на месте, показывая где должны были быть входы. Некоторое время я обдумывал наш предварительный план дойти в этот день до седловины. Я знал, что нахожусь уже почти на пределе своих сил, но и простая логика говорила в пользу того, чтобы остановиться здесь, у пещер, которые уже готовы, а не идти еще пять или шесть часов по глубокому снегу и потом поздно ночью копать новые пещеры.

Я снял свой рюкзак. Пит, вероятно, считал, что мы должны дойти до седла, поскольку если бы ночью погода изменилась, склон впереди нас стал бы очень опасным и мы, возможно, не смогли бы пересечь его. Оказавшись же на седле, мы бы смогли пройти Junction Peak практически при любых условиях и переждать плохую погоду там. Но был прекрасный вечер и казалось маловероятным, даже здесь на Конгуре, что ночью погода существенно изменится. Джо согласился со мной и решение, как это часто бывает, было принято не в следствии выработки единого мнения, а просто по инерции. Мы стали распаковывать рюкзаки и раскапывать снег в поисках входа в пещеры. Пит и Эл нашли свои пещеры быстро, но у меня и Джо это заняло некоторое время. Удивительно, как трудно может быть найти пещеру, даже когда она обозначена вешкой. Когда мы, наконец, нашли наши, оказалось, что их еще необходимо поправить, т.к. за три недели крыша просела и надо было раскопать верхнюю часть. Тем не менее, это требовало гораздо меньше работы, чем если бы нам пришлось копать пещеры заново.

К этому времени Джо и я составили слаженную пару. Пит отметил это, записав в своем дневнике:”Я думаю, Крис немного побаивается Джо. Во всяком случае, я никогда не слышал, чтобы он говорил с ним “тем самым тоном”. “Тот самый” тон, о котором говорит Пит это моя, время от времени проявляющаяся манера становится властным и деспотичным, особенно по утрам, когда я чувствую себя “всегда правым”. Я действительно никогда не вел себя таким образом с Джо, но, думаю, не потому что побаивался его, а по причине возникшего между нами во время совместной работы на горе чувства тесного сотрудничества и товарищества.

На следующее утро я и Джо проснулись первыми и вышли раньше остальных. Как всегда в начале дневного пути я чувствовал прилив энергии, но решил на этот раз беречь силы, и мы договорились с Джо что он будет тропить по 200 шагов, а я по сто. Мы двигались уже около часа, когда я заметил, что, идя первым, прохожу примерно такое же расстояние, что и Джо.

“Как ты считаешь шаги?”, - спросил я его.

“Каждый раз, когда касаюсь ногой земли, разумеется”,- ответил он.

Я не мог не рассмеяться. Я отсчитывал один шаг каждый раз, когда моя левая нога погружалась в снег, и таким образом, мы выполняли в точности одно и то же количество работы. Смешно сказать, но это послужило мне стимулом для дальнейших усилий, за которые потом, однако, пришлось расплачиваться. Через пару часов нас догнали остальные и вышли вперед. Снег был намного глубже, чем когда мы спускались несколько дней назад, и при каждом шаге мы проваливались выше колена.

Мы вышли на седло около 12.30, перекусили и отправились дальше. Потом Пит назвал меня “четырехчасовой ракетой” и это было весьма метко. Я действительно шел хорошо в течение первых четырех часов, но потом явно начал слабеть. Пит и Эл, при том что тропил большей частью Пит, были впереди, мы с Джо - за ними. Путь, казавшийся столь быстрым и легким при спуске, сейчас был бесконечным. Еще и погода начала меняться. На абсолютно синем небе откуда ни возьмись появились облака, закрыли гребень над нами и вершины, расположенные к югу; вскоре мы погрузились в водоворот летящего и кружащегося снега.

Мы с трудом продвигались вперед сквозь белую мглу, преодолевая одну крутую ступеньку гребня за другой. Усталость парализовала мою волю, и в очередной раз догнав остальных на одной из ступенек, я тяжело опустился в снег и предложил растянуть наш маршрут на три дня вместо двух, аргументируя это тем, что назавтра мы будем такими уставшими, что нам все равно потребуется целый день отдыха. Но это было неправильное предложение, и именно Пит уговорил меня продолжать движение, сказав, что мы уже почти у цели, и было бы неразумно останавливаться здесь и копать новые пещеры.

Итак, мы продолжали двигаться вперед при штормовом ветре; Питер прокладывал маршрут, пытаясь сквозь летящий снег разглядеть темные очертания скал на ребре широкого гребня. Ему приходилось полностью брать на себя ответственность при определении лавиноопасности склона или возможности срыва карнизов, в то время как мы двигались за ним, полностью на него полагаясь. Я шел, придавленный усталостью, но сожалея о своей минутной слабости и теперь полный решимости продолжать идти несмотря ни на что, и эта решимость придавала мне новых сил. Мы прошли вешку, которая едва торчала из снега. Мы были на правильном пути. Вскоре мы подошли к заметному черному скальному зубу, который при спуске назвали Матерхорн. Теперь мы точно знали, где находимся. Эл предложил, чтобы мы обменялись партнерами по связкам. Он страдал от кашля и тоже шел плохо, при этом очень мало шел впереди. В результате стало заметно, что Пит начал уставать от почти непрерывной тропежки.

Как только мы двинулись по нашему обходному пути, пролегавшему по широкому гребню, который, мы знали это, приводил на вершину Junction Peak, вдруг сквозь разрыв в облаках открылась предвершинная пирамида Конгура. С этой точки она имела вид правильного скального треугольника, залепленного снегом. Она выглядела очень далекой и труднодоступной и скоро снова закрылась облаками. Она, как призрак манила нас, пытаясь заставить свернуть с наиболее безопасного маршрута. Казалось так просто ринуться напрямую к седловине и выкопанной на ней снежной пещере, но тогда нам бы пришлось пересекать изрезанные трещинами лавиноопасные склоны. У нас не было выбора; мы вынуждены были идти через Junction Peak, и только преодолев 152 метра изматывающего подъема мы могли спуститься на другую сторону и найти, наконец, убежище в вырытой там пещере.

Пит и Джо, хотя и шли впереди, двигались быстрее нас с Элом. Они скрылись на какое-то время, потом мы снова увидели их в облаке кружащегося снега; их следы быстро заметало. Все, что требовалось от нас – это просто не терять их из вида, в то время как им приходилось прокладывать путь. Из дневника Пита:

“Идти оставалось не так далеко, но этот кусок оказался самым тяжелым за весь день. Я напряженно всматриваюсь, пытаясь увидеть занесенный снегом маркировочный флажок. Вижу темнеющий перегиб снежного склона и иду в ту сторону. Подо мной черные скалы и облака. Я стою на карнизе, нависающем над Южной Стеной! Быстро кричу Джо и отхожу назад. И потом значительно ниже вижу наконец флажок, показывающий место спуска на седловину.

вход. Сама пещера, к счастью, кажется, не повреждена.”

Эл и я добрались туда на 20 минут позже. Скоро мы все забились внутрь, где вперемешку со снегом в беспорядке лежали наполовину распакованные рюкзаки, коврики из пены и гора продуктов, частично принесенных в прошлый раз, частично доставленных сейчас. Мы все устали, но испытывали большое облегчение оттого, что сумели таки добраться до пещеры и дотащить достаточный запас продуктов и топлива, чтобы переждать пургу и после этого иметь еще достаточно много шансов подняться на вершину.

В этот раз мы принесли с собой несколько упаковок специй, сушеный чеснок, перец и свежий лук. Эти добавки существенно улучшили вкус приготовленной из сублимированных продуктов еды, а жгучие специи помогали согреться. Мы не обсуждали дальнейших планов в этот вечер, т.к. слишком устали, но я молился об одном дне плохой погоды, чтобы иметь возможность отдохнуть.

Пит записал в своем дневнике:

“Мы уже прошли все лавиноопасные склоны и теперь застряли здесь на неопределенное время. То, что мы остаемся еще на день, выяснилось, когда Крис разбудил нас как обычно в 7 часов на следующее утро. Крис, как всегда, первым предложил отложить выход; Джо обычно тоже не надо долго уговаривать задержаться, и хотя Эл говорит, что он согласен с любым решением, это звучит неубедительно, поскольку, он, видимо, очень плохо себя чувствует.

Мы опять приняли компромиссное решение, и с моей точки зрения оно было наилучшим для всех, даже для Пита. Мы провели остаток дня гоняя чаи, болтая и обсуждая наш решающий рывок на вершину. Пит был убежден, что в углублении у подножия вершинного купола достаточно снега, чтобы выкопать пещеру. Он предлагал оставить палатки и на следующий день идти к подножию купола налегке, затем, переночевав там, идти на вершину и выше, где наверняка будет больше снега, выкопать еще одну пещеру.

Я сомневался, что у подножия купола будет достаточно снега, и предложил было обсудить вариант идти с палатками до конца гребня, но довольно быстро сдался, поскольку мысль о том, что придется нести лишний вес радовала меня не больше, чем остальных. Мы собирались взять с собой самое необходимое снаряжение и запас еды на четыре дня, рассчитывая, что мы будем двигаться довольно быстро.

Я, однако, все же беспокоился насчет количества снега у подножия купола и записал нашу шутливую перепалку с Питом утром в день выхода:

Крис:”Сегодня утро 8-го июля. Пит действительно ли ты готов поручиться своей репутацией восходителя, что там, в углублении на конце гребня снега будет достаточно, чтобы вырыть пещеру? Могли бы вы прокомментировать это, мистер Бордмен?

Пит:”Прецедент уже существует, когда Шеклтон пересекал Южную Джорджию, он был в такой же ситуации. Он не был уверен, что там возможно пройти, но в конце концов, завершил маршрут благополучно. В жизни каждого альпиниста наступает момент, когда приходится положиться на обстоятельства и пытаться использовать благоприятный случай; как сейчас, оставить палатки, взять лопату, и надеяться на лучшее…

Крис:”Но у Шеклтона не было выбора, а у нас есть.”

Это было совсем не так как в прошлый раз. Острый как нож гребень, ведущий к подножию вершинного купола был покрыт глубоким снегом. Джо пошел первым, прокладывая путь в глубоком снегу чуть ниже ребра гребня. Он комментирует:

“Это был наиболее напряженный участок из всех,на которых мне пришлось идти первым во время этого восхождения, не потому что он был особенно трудным, а из-за большой лавиноопасности. Я пробивался вперед по пояс в снегу и за час прошел всего триста футов. Каждый раз сделав шаг я тщательно ощупывал ногой снег, прежде чем перенести на нее свой вес. Мне было страшно, но я думал:”Крис страхует меня; он на ребре и в любой момент может спрыгнуть вниз на другую сторону, если склон вдруг поедет”

Пройдя еще немного по гребню, Джо, наконец, нашел надежное место для страховки и закрепил веревку за острый выступ скалы, торчащий из снега. Я вышел вперед, прошел вверх по скалам, покрытым снегом, и затем пересек еще один снежный склон. Я не мог подойти к ребру слишком близко, т.к. на нем висел карниз, но склон, на котором я находился был крутым и, в то же время, угрожающе ненадежным. Как глубоко я не проваливался в снег, казалось, по ним нет никакого твердого основания. Он был как огромная масса “сахарной ваты”, содержащая столько же воздуха, сколько твердой субстанции. Я добрался до выемки в карнизе, проткнул его ледорубом и сквозь проделанную дыру посмотрел на ледник на противоположной северной стороне гребня примерно в трех милях ниже нас. Но мне необходимо было подтянуться и залезть на выступ карниза. Там по крайней мере был более твердый снег, чем на склоне внизу. Если бы карниз все-таки обрушился, Джо, вероятно, смог бы меня удержать, поскольку я бы поехал вниз по противоположной стороне гребня. Стараясь распределить мой вес равномерно по как можно большей площади, я встал на колени и осторожно пополз вперед по снегу. Наконец я добрался до скального выступа, вскарабкался на него и перевалился на другую сторону. Я выбрал веревку, Джо подошел и затем вышел вперед. Мы медленно двигались вдоль гребня с переменной страховкой. Мы шли даже медленнее, чем в прошлый раз, поскольку, во-первых, сейчас это было намного опасней из-за свежего снега на гребне, и, во-вторых, мы несли тяжелый груз: четырехдневный запас еды, спальные мешки и запасную одежду.

Пройдя полпути по гребню, мы выпустили вперед Пита и Элла, и они продолжили движение вдоль скального “жандарма“ , стараясь идти по верхней границе снежного склона, там где он примыкал к крутой скале. Питу удалось вбить пару крючьев, чтобы по мере возможности обезопасить траверс. Даже при этом он был весьма рискованным – крайне неприятно было ощущать над собой этот “жандарм”, засыпанный снегом, лежащим поверх разрушенных непрочных скал. Но еще больше нас беспокоила погода.

Огромная стена темных снеговых туч неумолимо надвигалась со стороны России; прокатившись над предгорьями, она закрыла Мустаг Ату и была лишь слегка приостановлена громадой Конгур Тюбе. Это была не обычная снеговые облака, которые появлялись каждый день. Грозное величие и гигантская мощь этой бушующей массы предвещали настоящую бурю. К тому времени, как мы с Джо догнали первую двойку, Пит уже спустился в углубление, где мы надеялись выкопать пещеру. У нас была с собой лыжная палка, которую мы собирались использовать в качестве зонда, чтобы с ее помощью найти наиболее глубокий снежный надув, но она едва ли понадобилась. Где бы мы ни пытались копать, везде было не более метра мягкого снега, под которым мы натыкались на скалу или лед. Мы попытались вернуться назад на гребень и поискать место для пещеры на карнизах, свисавших с его ребра, но не нашли ничего подходящего.

В идеале, чтобы вырыть удобную пещеру на четверых, необходим сугроб из старого слежавшегося снега примерно три метра глубиной. В нашем случае, похоже, существовало единственное решение: каждому выкопать узкую “нору” между скалой или льдом и поверхностью снега. Пит и Эл уже начали копать на дне углубления посередине,

так что мы с Джо стали рыть слегка сбоку, под ними. Очень скоро мы докопались до льда. Можно пытаться долбить лед, но это долго и утомительно, так что мы старались расширить наши “норы” во все стороны, чтобы в них можно было лежать. Нужно было вынуть изнутри как можно больше снега, сделав прослойку у поверхности максимально тонкой, чтобы она только не обвалилась. Я очень быстро со своей стороны докопался до скалы под снегом, и мне не оставалось ничего другого, как продолжать рыть вдоль поверхности. Со стороны Джо под снегом был лед, и он вырубил из него довольно большой кусок, но даже так, внешняя стенка с его стороны была очень тонкой. В это время начался снегопад, снежные вихри неслись по скалам над нами, снег струился по дну ложбины и засыпал только что вырытые нами всего за пару часов пещеры. Я едва мог сесть в своей “норе”, и мне приходилось двигаться очень аккуратно, чтобы не прислоняться к стенкам из снега. Моя голова находилась на уровне входа, который мы завалили рюкзаками. Снег быстро забил его сверху, и мы оказались закупоренными внутри. Ноги Джо были около моего носа, его голова – в дальнем от входа конце “норы”.

Это означало, что готовить еду все время придется мне, но и так этим, большей частью, занимался я.

Мы приготовили ужин и устроились на ночь. Внутри невозможно было понять, какая погода снаружи, но когда утром я проковырял дырочку в снегу у входа, в нее стала заметать поземка. Снегопад продолжался и мы находились в облаке. У нас не было возможности общаться с остальными, мы приготовились ждать следующего дня, надеясь, что он принесет ясную погоду. Было очень трудно защитить спальные мешки от снега, но тут помогла гортексовая ткань, которая покрывала их снаружи. Гортекс хоть и не является полностью водонепроницаемым, однако безусловно обладает лучшими свойствами, чем все прочие имеющиеся на сегодняшний день материалы. Появление этой ткани существенно расширило возможности восхождений на высокие горы в легком альпийском стиле, поскольку одной из основных проблем является сохранение спальников и других вещей сухими в экстремальных условиях. Если спальный мешок намокает, в нем невозможно согреться и восстановить силы.

В течение дня внешние стенки наших пещер стали постепенно осыпаться на нас. Это напомнило мне рассказ Эдгара По, в котором одна из стен комнаты медленно, почти незаметно сдвигается, чтобы в конце концов раздавить всех ее обитателей. Мой страх задохнуться буквально приобрел уже форму невроза, и я все время старался ледорубом проделать в снегу дырочки для дыхания, при том что Джо, переносил это молча и в основном спал – можно было только позавидовать его способности спать в подобных обстоятельствах.

Наша вторая ночь в “гробу” была более беспокойной, чем первая. Мой конец пещеры почти обвалился и снег сверху давил мне на лицо. В воздухе скопилось столько углекислого газа, что горелка едва теплилась. На следующее утро, когда я выглянул наружу, буря по-прежнему бушевала с неослабевающей силой. Моя “нора” стала совсем непригодной для жилья и мне пришлось вылезти наружу чтобы выкопать новую. Это означало одеться, упаковать мой теперь уже влажный спальник в рюкзак, выползти из норы и копать новую пещеру с другой стороны от Джо.

Когда я выбрался, то увидел Эла, который занимался тем же самым. В этот раз под снегом был лед, и я провел весь день, стараясь вырубить в нем возможно большее пространство, чтобы соорудить себе более прочную снежную стенку с внешней стороны. Джо тоже решил расширить свою “нору” и мы с ним рубили с двух сторон по направлению друг к другу, надеясь объединить наши пещеры в одну, но наткнулись посередине на большой камень. Все что мы смогли сделать, это прокопать узкое окошко с одной стороны камня, через которое мы могли разговаривать и передавать еду. Здесь же мы устроили кухню, при этом горелка стояла прямо у меня под ногами.

День тянулся бесконечно, несколько раз мы пили чай, затем, наконец, настало время ужина. На этот раз ужин готовил Джо. Мы решили сделать бефстроганов, самое лучшее из нашего запаса сухих продуктов, и приправить его специями чили и свежим луком. Блюдо было почти готово, пахло замечательно вкусно, и я уже глотал слюну в предвкушении. Я решил сесть, и когда я сделал это, мои ноги, должно быть, соскользнули вперед и задели горелку. Кастрюля с едой опрокинулась на Джо, лежащего ниже, на его рукавицы, одежду и спальник. Я был в ужасе и потому, что пропал наш ужин, и оттого, что я сотворил с вещами Джо, но что произвело на меня наибольшее впечатление – это умение Джо держать себя в руках. Он не сказал ни слова.

Но в тот вечер он записал в дневнике:”Крис подумал, что я сумел сохранить невероятное самообладание, поскольку я ничего не сказал, а просто стал собирать со своих вещей то, что на них пролилось. Но это не было самообладание! Я просто не мог найти слов, чтобы выразить свои эмоции по отношению к нему, так они были сильны.”

Нам удалось спасти четверть кастрюли бефстрганова, и пришлось утешаться мыслью о том, что лежа здесь мы практически не расходуем энергию. Несмотря на это холод начинал все больше ощущаться. Моя одежда намокла, пока я утром копался в снегу, роя пещеру, и на просушку ушло довольно много времени. Кроме того, спальник становился все более влажным, как от снега, который потихоньку сыпался на него сверху и попадал на каримат под ним, так и от мокрой одежды, которую я пытался в нем высушить.

Но появился проблеск надежды. Хотя по-прежнему невозможно было сказать, что происходит снаружи, поскольку вход в пещеру был забит снегом, но мы могли судить об изменениях погоды по показаниям альтиметра. Он работал по принципу барометра, и, следовательно, каждый раз, когда он показывал изменение высоты, это означало изменение давления. В тот вечер альтиметр показал существенное снижение высоты, что являлось признаком повышения атмосферного давления, что, в свою очередь, давало надежду на улучшение погоды.

Я заставил себя проснуться перед рассветом, разбудил Джо, поскольку только он мог дотянуться до горелки и мы начали делать чай. Я решил не открывать пещеру до самого последнего момента, т.к. стоило попытаться приоткрыть вход, внутрь тут же обрушивалась лавина снега. К восьми утра мы выпили по две чашки чая, съели по порции мюслей и были готовы к выходу. Я полностью оделся, сложил рюкзак и открыл вход. Ветер швырнул мне в лицо снежный заряд, но я все равно выбрался наружу и увидел, что погода улучшилась. Мы были еще в тени, гребень над нами закрывал нас от солнца, но в некоторых местах над головой видно было голубое небо, хотя все вершины гор еще были в облаках. Хуже всего был ураганный ветер, который гнал вниз по скалам рваные облака.

На склоне не было видно никаких признаков второй пещеры. Боясь наступить на их крышу и сломать ее, я стал кричать, не двигаясь с места. В конце концов, прямо передо мной снег зашевелился и открылся вход во вторую “нору”, откуда, глухо, как из могилы, донесся голос Пита. Мы обсудили обстановку и решили подождать еще один день.

После этого я вернулся в свою “нору” и приготовился к еще одним суткам бездействия. Нахождение в снежной пещере чем-то напоминает нахождение в материнской утробе до рождения: никакой связи с внешним миром, полная тишина, отсутствие каких-либо привычных раздражителей. Глазу не на чем остановиться, кроме круглых светлых пятен в тех местах, где крышу долбили ледорубом. Джо я не видел, он молча лежал с другой стороны скалы и, наверняка, спал. Мы мало разговаривали, а когда говорили, то большей частью о практических проблемах нашего ежедневного выживания.

“Может еще чайку, Джо?”

“Мы же только что пили. Я пытаюсь немного поспать”

Я находился в каком-то полусонном состоянии, то представляя себе какие-то гигантские завтраки, то мысленно составляя узоры из пятен света на потолке. Время летело удивительно быстро в этом замкнутом, отгороженном от всего пространстве.

Потом пришел некий сигнал из внешнего мира; это был голос Пита, доносившийся снаружи, приглушенный, но настойчивый. “Крис, у тебя есть лопата? Вытолкни ее наверх, пожалуйста” Я слышал скрип снега под его ногами по мере того как он подходил все ближе к моей “уютной маленькой могилке” и я закричал в ответ: “Не подходи близко ко входу; я дам тебе лопату.”

Его шаги слышались все ближе и ближе. Но моя реакция была какой-то заторможенной. Я мог бы вытолкнуть лопату через засыпанный снегом вход, тогда Пит увидел бы где находится наша пещера, подошел бы и взял лопату, но почему-то я этого не сделал. Видимо, меня раздражала мысль о том, что мне придется прервать мое сонное уединение и каким-то образом соприкоснуться с жестоким и холодным внешним миром. Пока я пытался кричать сквозь снег, поглощавший все звуки, Пит уже был почти надо мной. И вот, крэш!

Его ботинок провалился сквозь крышу в нескольких дюймах от моего лица. Снег посыпался внутрь. Я увидел смущенное встревоженное лицо Пита, но мне уже было все равно. Напряжение, разочарования и страхи двух предыдущих дней прорвались наружу и я разразился в его адрес такими словами, которые лучше здесь не приводить. Вслед за этим я выкинул ему наверх лопату….и, как это всегда бывает, сразу же устыдившись своего взрыва, но и испытывая чувство облегчения после такой разрядки, я

тут же извинился перед ним.

Пит ответил:”Ради бога, если тебе от этого легче. Эл вчера проделал то же самое с нашей пещерой, и я употребил по его адресу те же самые выражения”.

Пит возвратился к своей пещере и судя по доносившемуся оттуда стуку лопаты до конца дня занимался расширением своего жилища. Я остался один на один с проблемой починки моей крыши, и в конце концов мне удалось заткнуть дыру рюкзаком, втиснув его туда с помощью ледоруба и обложив вырезанными из внутренней стенки снежными кирпичами.

Затем я попытался оценить нанесенный ущерб; мой спальник и коврик были покрыты снегом. Весь следующий час я старательно очищал их, но они уже отсырели и холод потихоньку проникал все глубже. Я опять погрузился в мечты впережку с мыслями о наших перспективах. Еды у нас оставалось всего на одну готовку. Это значило, что нам действительно необходимо было подняться на вершину на следующий день. Я продолжал следить за альтиметром в течение дня, он постоянно показывал снижение высоты; другими словами, погода улучшалась.

В эту ночь я плохо спал, частично потому что мне уже было так холодно, что время от времени я начинал непроизвольно дрожать, частично от беспокойства по поводу прогнозов на завтра. Но каждый раз, когда я смотрел на альтиметр, он показывал постепенное снижение высоты. Я разбудил Джо чтобы начать готовить завтрак в шесть утра, когда еще было темно. Две чашки чая, очень небольшая порция мюслей и затем немного сушеных фруктов. Слабый серый свет постепенно проникал сквозь крышу пещеры. Светало.

Я провертел ледорубом дырочку в снегу и выглянул наружу. Я разглядел летящую мимо поземку, небо казалось серым. Погода была такая же плохая, как и раньше, но на этот раз мы все равно должны были идти. Это было утро 12 июля. Как наши припасы, так и наша способность сопротивляться холоду были на исходе. Мы не могли ждать дольше. Я сложил свой рюкзак, запихнув в него сырой спальник вместе со скудными остатками еды, и затем проделал в снегу, забившем вход, окошко достаточного размера, чтобы высунуть голову наружу. Когда я сделал это, мое настроение резко поднялось. Я был обманут тем что мне удалось разглядеть через маленькую дырочку; между тем небо было чистое; хорошо различимая вершина Чакрогиль была залита ярким солнечным светом. Было по-прежнему очень холодно и ветрено; мы продрогли и ослабели, проведя четыре ночи и три дня в наших снежных “гробах”, но состояние погоды было наилучшим, на какое мы только могли надеяться.

Я почувствовал бурную радость от предстоящего захватывающего лазания. Я крикнул Питу и Элу, уже несколько часов находящимся в своих пещерах в ожидании. Отбросив снег, выглянул Пит. Джо все еще находился в пещере, а я переминался с ноги на ногу желая двигаться вперед. В 9 утра все вылезли из своих укрытий с собранными рюкзаками, куда успели убрать смерзающиеся на морозе спальные мешки. Мы собрались на седловине в расщелине между скалами, готовясь к лазанию. Я предложил Питу начать по гребню первым. С моей стороны это было проявление вежливости или возможно приступ страха, который удерживал меня от крутых обледенелых скал.

Пит начал карабкаться по заснеженным скалам по самому гребню – хрупкой лестнице в основании пирамиды. Мы обсуждали дальнейший путь. Джо предлагал лезть прямо вверх, а Пит и я предлагали большой траверс налево, который мы и выбрали. Это было настоящее лазание, круче чем северный склон Маттерхорна, больше было похоже на северную стену Эйгера зимой. Растрескавшиеся скалы были покрыты смерзшимся снегом. Надо было быть осторожным, двигаясь по камням, ненадежно балансируя на передних зубьях кошек.

Пит сделал страховку на крючьях, и вперед по открытому снегу до небольшой скальной расщелины полез Эл. Лазание было бы трудным даже на уровне моря, здесь же высота 7315 метров и ветер не позволяет погреться в лучах солнца. Джо и я долезли до Пита и оказались на небольшом уступе, Эл устроился на открытом скальном выступе и забил крюк для страховки, а затем вылез чуть выше до снежного уступа.

Следующий участок по заснеженным скалам пролез Пит, но к его концу он почти не чувствовал ни рук, ни ног. Он снял рукавицы и перчатки и увидел, что поморозил руки, и кончики пальцев начали чернеть. Пит попросил лидировать меня и Джо. Казалось, что самый трудный участок скоро закончится. Нависающий контрфорс перед нами наконец осветился солнцем и крутизна начала уменьшаться. Я лидировал до контрфорса, затем Джо сменил меня на еще одном трудном участке над бездонными скалами, он лез с рюкзаком, и ему было особенно тяжело. Впереди началось выполаживание, солнце выглядывало над гребнем метрах в тридцати выше, отбрасывая косые лучи через перистые облака. Сейчас можно было двигаться по снегу между разрушенными скалами, карабкаясь вверх по гребню к солнцу.

Я вылез наверх и оказался в совершенно другом мире. Я находился на широкой освещенной солнцем площадке, на которой уместилось бы несколько палаток, ветра не было. Выше гребень расширялся, просматривался извилистый заснеженный путь между скалами по направлению к вершине. Я помог вылезти Джо, двое других тоже вылезли. 152 метра мы набирали 5 часов. Сейчас было 2 часа дня.

Пит волновался за состояние рук и ног. Он снял ботинки и начал растирать замерзшие пальцы. Я отдал ему один из своих пуховых носков, чтобы он отогревал обмороженную руку, это было лучше, чем его обмерзшие рукавицы. Мы снова двинулись в путь, теперь шли все вместе и единственная трудность у нас на пути –разреженный воздух, который не позволял дышать в полную силу. Мы с трудом поднимались вверх, выбирая путь между огромными валунами, которые преграждали путь по гребню. В одном месте нам даже пришлось снять рюкзаки для того, чтобы пролезть в щель под камнем.

Я шел медленно, стараясь идти по двадцать шагов, а потом отдыхать. Мы медленно набирали высоту, и гребень горы похоже расходился на несколько ложных гребешков. Оглядываясь назад на вершину Конгур Тюбе, нам казалось, что она была немного выше, чем мы. На западе солнце клонилось к горизонту, а мы все еще с трудом двигались к цели. Мы знали, что дойдем до верху, сейчас ничто не могло нас остановить. Надо было всего лишь переставлять ноги.

Я наслаждался моментом, и душевное волнение охватило меня настолько, что на глазах выступили слезы. Меня охватило чувство безграничной любви к трем другим участникам, которые были рядом, которые оказывали мне такую огромную моральную и иногда физическую поддержку.

Вершина появилась неожиданно. Джо шел впереди, он подошел к концу гребня, обернулся и закричал мне “Я думаю, тебе здесь понравится”.

Он не ошибся. Гребень изгибался снежным серпом к вершине, которая была около 15 метров выше нас, идти до нее оставалось около 30 метров. Напротив открытого некрутого склона вершины, на другой стороне широкой седловины вдалеке была другая вершина Конгура, которая представляла собой круглый снежный бугор. Она была очевидно ниже той, которая была перед нами. Мы присели отдохнуть в ожидании остальных и затем двинулись к вершине. Джо хотел запечатлеть наше достижение, он отвязался от веревки и первым вышел вперед с кинокамерой, остановившись недалеко от вершины чтобы заснять как Эл, Пит и я, с веревкой, но без напарника по связке, поднимаемся на вершину. Впоследствии Джо записал:

Когда я оказался на вершине, ощущение предвкушения пропало. От базового лагеря Пит нес с собой шелковые флажки Китая, Великобритании и экспедиции. До этого он никогда не брал на вершину флаги, эти же были для него крайне важны и символичны, они развивались на его ледорубе над суровой снежной вершиной. Было ужасно холодно, и неистовый ветер нагонял перистые облака. Небо над головой было темно-синим, без дымки и облаков, под нами же до горизонта простирались кучевые облака, скрывая далекие горные пики.

Уже больше восьми часов вечера, а у нас не было никакого укрытия на ночь. Мы покинули вершину, пробыв на ней около 10 минут, бросили прощальный взгляд и начали искать подходящий надув для пещеры. Эл нашел место рядом внизу и принялся копать. Строительство заняло у нас три часа. Пит боялся за свои помороженные руки и снаружи ногами отбрасывал снег, который мы лопатами выгребали из пещеры.

Пещера была готова, когда уже практически стемнело. Джо и я выкопали широкое, но довольно неглубокое укрытие, а творение Элла было более узким, но более глубоким. Когда Пит заполз внутрь, он начал выражать недовольство тем, что Джо и я поступили крайне эгоистично, выкопав для себя роскошное жилище и не помогли Эллу, который работал один. Это было всего лишь сиюминутное недовольство, вызванное усталостью и напряжением. В тот день Пит полностью лидировал на верхней части гребня, поскольку у Эла ужасно болело горло и его мучили приступы кашля.

Недовольство сменилось извинениями, мы смогли устроиться в спальниках, разожгли примус и вскипятили чай. Еды было немного, поскольку основные продукты закончились, и остался только суп с сухим картофельным пюре и приправой Чили. Бурной радости не было, - мы были слишком усталые, обсуждали восхождение – дали выход напряжению, накопившемуся за несколько дней пребывания в пещере и связанное с изолированностью нашего текущего состояния. К двум часам утра мы наконец полностью устроились в пещере в 15-ти метрах ниже вершины Конгура.

.

Я проснулся от яркого солнечного света, пробивающегося внутрь. Я приготовил питье, оделся и вылез из пещеры, пока другие просыпались. За ночь ветер немного утих. Было ужасно холодно, однако день отличный – лишь вдали на горизонте виднелись облака. Я вновь поднялся на вершину – она была всего на несколько метров выше. Однако, вновь вернувшись в пещеру, спрятанную за изгибом ребра, я ощущал, что побывал один на Горе, которая казалась мне крышей Азии. До этого я никогда еще не испытывал такого чувства пространства и расстояния. В большей части гор, даже на высочайшей вершине, горизонт ограничивается окружающими пиками, здесь же, в сердце Центральной Азии, Конгур стоит особняком, другие вершины гораздо ниже, и горизонт идеально круглый, как если бы наблюдать его в открытом море. Пустыня была скрыта светло коричневой пылевой мглой, из которой высились далекие пики, похожие на вспененные морские валы. На северо-западе, где в дымке должно быть находился Кашгар, раскинулся Тянь-Шань, а на западе прятался за облаками советский Памир. Даже громадный массив Конгур-Тюбе и Музтаг–Аты находились где-то внизу; с юга из-за кучевых облаков виднелись пики Гиндукуша, а совсем вдали на горизонте отчетливо угадывалась К2.

Северо-восточную панораму закрывала вторая вершина Конгура. Предыдущей ночью она казалась значительно ниже, однако утром она похоже подросла – это несомненно была игра света, поскольку солнце сейчас находилось на востоке. Но может она все-таки выше, чем вершина, на которой я побывал? Большой разницы по высоте между ними не было. Когда я вернулся в пещеру, остальные начали вылезать из спальников. Мы сидели на плече, находящемся между перевалом, ведущим к пути нашего спуска, и второй вершиной, высота которой к нашему сожалению, казалось увеличивается по мере того, как мы смотрим на нее.

Благоразумие подсказывало нам спускаться как можно скорее. Погода была отличной, но надолго ли? Мы были далеко не в безопасности, чувство изолированности усиливалось еще и тем фактом, что мы не видели ни Передового, ни Базового лагеря, которые скрывались за Соединительным (Узловым? ) пиком (Junction Peak). Тем не менее, Пит слишком хорошо озвучил проблему: “Мы будем всю оставшуюся жизнь укорять себя, если не убедимся что были на самой вершине, и единственный способ в этом убедиться – подняться на нее”.

Мы с нетерпением оглянулись назад. Похожая на плавник вершина, на которую мы зашли прошлой ночью, гордо возвышалась над плоским плато и вершиной, на которой мы находились. Это без всяких сомнений была высшая точка Конгура, хотя выше она была лишь на 30 метров или около того. Мы повернули назад, на этот раз впереди шли мы с Элом. Для спуска нам вновь предстояло набирать высоту. Поднялись на центральную вершину, а затем по опасному склону подошли к основной вершине.

Было 3.40 дня, когда мы дошли до начала непосредственного спуска, о еще одной ночевке в пещере на вершине не могло быть и речи. Мы все очень хотели поскорее вернуться в нашу относительно безопасную пещеру у подножия junction Peak, где у нас было достаточно еды.

Перед спуском Джо напомнил мне еще об одном нашем обязательстве. Майклу Варду передали послание мира с просьбой оставить его на вершине Конгура. Я закопал письмо в снег - это было единственное свидетельство нашего присутствия на вершине.

Мы быстро и уверенно сбрасывали высоту, сила тяжести работала на нас. Но тут мы подошли к плечу над сложным участком. Потребуется немало усилий. Мы обсудили наилучший путь спуска и приняли решение спускаться по гребню и провесить веревку на самом крутом участке. Пит шел впереди выбирая путь через небольшой кулуар, и затем к остроконечной скале у отвесного склона где предстояло вешать веревку. Он прокомментировал:

К этому времени мы с Джо подошли и присели на уступе, наблюдая как Пит делал перила. Он закрепил веревку на карабинной удавке и нагрузил, чтобы петля покрепче натянулась. Он начал спуск по узкому гребню, это было нелегко, ведь он мог в любой момент оказаться по ту или другую его сторону. Ему приходилось постоянно балансировать. Он остановился на краю сброса, решил перейти на крутой снежный западный склон и начал спускаться аккуратно маятником. Веревка зацепилась за торчащий из снега камень, который сдвинулся, покатился и начал падать на Пита. Размером он был с футбольный мяч. Джо и я закричали “Осторожно, камень”.

Но камень уже ударил его. Пит мгновенно скрылся из виду. Это были ужасные мгновения – сорвался с веревки? Жив ли? Без сознания с травмами головы? Затем снизу издалека донесся голос: “Я камнем по голове получил”

- Мы знаем. Ты в порядке?

- Думаю да.

Вниз спустился Эл, за ним Джо. Когда спустился я, Пит сидел прислонившись к скале, он был оглушен, но в сознании. Длина спуска была небольшой, от удара он на мгновение потерял сознание – этого было достаточно, чтобы перестать контролировать веревку. Он не завязал узел на конце, и легко мог бы полностью сорваться с веревки и пролететь несколько тысяч метров до ледника внизу. Его спасло то, что руку, придерживающую веревку, затянуло в карабин, и она сработала как тормоз. Возможно, от боли он пришел в себя, поскольку ногами он зарубился в снег внизу отвесного участка, до которого он неконтролируемо падал в бессознательном состоянии.

Джо осмотрел Пита до того, как я спустился. Камень задел его по касательной, и удар пришелся на в левое ухо. Было много крови, но голова осталась цела. Если бы удар пришелся на несколько дюймов ближе к центру, исход мог бы быть более трагичным. Пит был на волосок от гибели. Если бы он был без сознания или почти без сознания, я сомневаюсь, что он остался бы на остром как нож гребне и спустился к Junction Peak. В высоких горах граница между счастливым исходом и катастрофой ничтожно мала.

Когда мы спустились на веревку ниже, Пит, у которого все еще кружилась голова, мог передвигаться без посторонней помощи, и мы спустились еще на 36 метров вниз в началу самого крутого участка. Сейчас нам предстоял траверс для продолжения спуска к седловине. Было трудное лазание по крутым разрушенным скалам с ненадежной страховкой, но вскоре мы оказались над снежными укрытиями, которые мы покинули 36 часов назад. Солнце освещало скалы Конгур-Тюбе ярко желтым светом заката. Мы были намерены спуститься до снежной пещеры. Питу было гораздо лучше, и он вновь шел первым. Джо и я шли следом за первой связкой, мы обогнули разрушенный жандарм, затем подошли под крутую остроконечную скалу, которая в лучах заходящего солнца отливала золотисто-коричневым цветом.

К концу гребня мы подошли в сумерках, но как только солнце скрылось на западе за горизонтом, взошла почти полная луна, осветив горы и пустыню холодным, неземным светом. Далеко внизу на леднике мерцал лед подобно тому, как переливаются огни города, когда смотришь на них с самолета. На гребне было достаточно светло, чтобы идти без фонаря, усталость начала сказываться. Я делал всего по нескольку шагов и останавливался передохнуть. Джо терпеливо плелся за мной. Прошли вниз по седловине, и затем предстоял последний участок лазания. Оставалось около 18 метров, но они казались бесконечными, я был в полном изнеможении.

Наконец мы подошли к пещере, залезли, расстелили коврики, устроились в спальниках, легли и расслабились. Я погрузился в глубокий сон так и не дождавшись, пока растопится снег на чай.

На следующее утро нам предстояло подняться на Junction Peak и уже с него спускаться до самого низа. Однако на подъем у нас ушла большая часть дня, в основном на долгую утомительную тропежку на траверсе от седловины до гребня юго-западного ребра. Далеко внизу мы заметили две крошечных точки - люди или просто скалы, выделяющиеся на фоне снега? Уверенности у нас не было. Подойдя к краю юго-западного ребра, мы наконец увидели, что это были участники нашей экспедиции.

Майкл Вард и Джим Керран провели 8 дней в передовом лагере. Они не выдели нас, но с учетом непогоды, Майкл рассчитал, что еда должна закончиться у нас как раз к этому дню. Если мы не вернемся, то должно быть случилось что-нибудь ужасное. Они забрались на юго-западное ребро до 6000 метров. День был по истине великолепным. Джим снимал на кинокамеру, и они постоянно наблюдали за Junction Peak. В 2 часа дня они собирались было спускаться, как вдруг Майкл случайно заметил нас, когда мы уже наполовину спустились с гребня. Они остались нас ждать.

Когда мы были почти рядом, Майкл вышел к нам на встречу. Встретили нас очень тепло, мы рассказали о скромных достижениях, и к вечеру все вместе мы спустились вниз к лагерю в Koksel Basin. Мы сняли обвязки и одежду и забрались в палатки, а Майкл с Джимом угощали нас чаем. Как было замечательно наконец расслабиться, и нас совсем не огорчило даже то, что Майкл опрокинул сковородку с блинчиками на палатку. Выпили виски, кофе, и вновь уставились на высокую внешнюю снежную стену и серак, который закрывал вершину.

На следующее утро сначала пошли немного вверх, затем начали спускаться в связках. У нас было чувство единения, и удовлетворения, когда мы сидели на седловине в начале Corridor (пути спуска) и любовались Basin в косых лучах солнца. Затем начали спуск с седловины, шли без связок - больше не было опасности провалиться в закрытую трещину. Многое снова было впервые – первый ручеек на леднике, первый мох, первая трава, первые примулы. Мы размашистым шагом двигались по моренному гребню, вдали на травянистой морене показались крошечные палатки базового лагеря. Все казалось таким ярким после того, как мы длительное время видели только снег, голубое небо и черные скалы. Кто-то из базового лагеря увидел нас, послышались крики и все поспешили к нам.

Они размахивали флажками и стучали по сковородам и кастрюлям, что напоминало барабанную дробь. Мы спустились ниже и встретились на небольшом выполаживании между мореной и склоном горы над лугом. Нас переполняло счастье и радость встречи, радовались тому, что все уже позади. Озабоченность на лице Liu Dayi (Лю Дайи) сменилась счастливой улыбкой, он обнял меня как непоседливого ребенка, вернувшегося из рискованного мероприятия. В этом теплом приветствии самым главным для меня было то, что никто пока даже не знал, взошли ли мы на Гору или нет. Они просто были безмерно счастливы оттого, что мы вернулись живыми и смогли избежать всех опасностей.

Это был финал всей экспедиции, которая была обязана своим успехом нескольким совершенно непохожим группам людей – четырем восходителям, ученым, оператору Джиму Керрану, переводчику Дэвиду Уилсону и китайской команде поддержки, которая помогла добраться нам до подножия Горы и всячески помогала в Базовом лагере. Цели всех этих людей легко могли бы разойтись, однако слаженность была достигнута частично благодаря личным качествам участников и частично благодаря тому, как Майкл Вард совместил исследовательскую программу и программу восхождения. В результате этого в команде никогда не было чувства, что есть “мы и они”, каждый был готов выполнять любую работу. Наглядной иллюстрацией этому является тот факт, что на последнем этапе восхождения Джим Милледж и Дэвид Уилсон несли еду полпути наверх до Юго-Западного ребра. Несомненно, это была одна из самых благополучных экспедиций, в которой мне довелось участвовать.

В базовом лагере мы наконец сняли рюкзаки и снаряжение, выпили Синь-дзяньского пива (Xinjiang) и рассказывали о том, что происходило с нами последние 8 дней. После обеда в базовый лагерь пришел як, который привез не только почту, но и ящик шампанского, подаренный спонсорами. Лучшего и пожелать было нельзя, из пинтовых пластиковых кружек мы пили за их и за наше здоровье и грелись в лучах солнца. Вечером мы устроили празднование всей комадной, китайской и английской, у нас было изобилие блюд, приготовленных Вангом, которому даже некогда было присесть с нами. Произносились тосты, мы пили шампанское, пиво, виски и даже убийственный синьдзяньский виски, который подарил нам Си Жайчунь (Shi Zhanchun), провожая нас в Урумчи. Чарли был главным по тостам, и мы выпили за все возможное – от нашего банковского управляющего на родине (и возможно, хотя я точно не помню, за Налоговое Управление Великобритании) до бесконечной дружбы между Mount Everest Foundation (Фонд Эвереста) и Chinese Mountaineering Association (китайская Ассоциация горовосхождений).

Это был приятный душевный вечер, который стал кульминацией успешной экспедиции, когда все вернулись целыми и невредимыми, хотя исход всего мероприятия вполне мог бы быть прямо противоположным. Возможно именно по этой причине празднование было по истине грандиозным.

Шаткая грань между успехом и поражением еще раз наглядно проявилась две недели спустя. Мы продолжали шумное празднование, в то время как японская команда начала восхождение с крутой северной стороны. У них в команде были очень сильные восходители, и они также планировали восхождение в альпийском стиле. Трое из них вышли на штурм вершины, последним их выдел пастух, когда они уже казались маленькими точками на фоне снега. Они были недалеко от вершины, затем набежали облака и больше их не видели. Скорее всего, уже не удастся узнать, что же с ними произошло, взошли ли они на вершину – они пропали на высоких склонах Конгура. На их месте могли бы быть и мы.

На следующий день мы покинули базовый лагерь, от нас остался лишь дым, клубящийся над горящим мусором. После того, как мы захоронили пепел и пустые консервные банки, единственным напоминанием о нашем пребывании были выцветшие островки травы, на которых стояли наши палатки. Наша поляна отошла в распоряжение сурков. Конгур снова казался труднодоступным, загадочным, скрытым в облаках. Когда мы спускались вниз по живой морене, я вспоминал о напряженных днях, проведенных выше 7000 метров. Были моменты полного отчаяния, когда я думал, что не смогу достигнуть чего-то большего, однако три моих напарника помогли мне справиться с проявлением сиюминутной слабости. Тем не менее, было гораздо больше моментов настоящего душевного подъема - удовольствие идти первым по скальному жандарму, несмотря на то, что он никуда не вел, красота пустыни, снежных заоблачных гор; удовольствие дружбы, которая еще больше укрепилась от того, что мы узнали сильные и слабые стороны друг друга, которые проявились в мире, таком огромной с точки зрения пространства, и таком тесном, если говорить о человеческих отношениях.

Жажда испытаний и познаний снова и снова приводит нас в горы, заставляет планировать следующее путешествие, и строить новые планы еще до того? как осуществится предыдущая идея. 9 месяцев спустя дома в Лейкленде я снова затосковал по необъятным просторам, перспективам восхождения на непокоренные вершины, которые простираются вдали на горизонте.