ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ НА ПАМИРЕ.

.

Никита Степанов 04.06.2012

.

В этом году мне случайно попал в руки дневник нашего штурмана, и я сразу вспомнил события 35-летней давности, как будто они происходили только вчера. А чтобы воспоминания не выветрились из моей головы, от случайно подхваченного на улице старческого маразма, написал небольшой рассказ в четырех частях с прологом и эпилогом.

ПРОЛОГ.

Так уж сложилось, что в 1977 году мой летний сезон в горах был прерван военными сборами. Пришлось перенести маршрут по Памиру на вторую половину сентября. Другие члены команды косили от картошки и забивали на производственную практику с помощью писем Спортклуба МАИ об учебно-тренировочных сборах такой важности, не проведение которых, грозило, по меньшей мере, развалом Советского Союза, и может быть, благодаря нашему маршруту он продержался ещё столько лет.

ЧАСТЬ I. ПОДГОТОВКА.

Трудности начались уже при защите маршрута. «Сложилось мнение», что сентябрь – октябрь на Памире - это межсезонье и погода там неустойчива, хотя ни одного отчёта об этих месяцах в библиотеке МГКТ не было. Пришлось раскапывать труды первопроходцев. В итоге, с всякими оговорками, маршрут утвердили, и с июля начался марафон: сначала стажёрство в школе СТП и пятерка на Кавказе, потом сразу же военные лагеря, а после них, в тот же день, отъезд в Душанбе. Лагеря позволили хорошенько отдохнуть после гор.

Будучи закоренелым пацифистом и патологически ненавидя строевую подготовку, я, как Остап Бендер, почувствовал страстное тяготение к рисованию. А повод к тому был: начальник части решил «окультурить» военный городок и, набрав волонтёров, заказал нам «дизайн-проект». 25 дней я разрисовывал дембельские альбомы и отъедался свиной поджаркой, которую желудки моих однокашников совершенно не воспринимали из-за полного отсутствия в ней даже намёка на мясо. На 26 день начальник части, случайно зайдя в нашу мастерскую и поняв, что ничего не сделано, расколол меня вместе с Кисой (ну почти Воробьяниновым), застав за приёмом послеобеденного сна. После краткой, но убедительной выволочки мастера русской словесности, мы отправились навёрствовать упущенную строевую в ускоренном темпе. Но 4 дня - не 30, можно и потерпеть. И не только еда и отдых были там положительными факторами. На прощание я получил от фельдшера двухсотграммовую банку чистого кодеина в таблетках за хорошо оформленный альбом. А кодеин при моём хроническом бронхите в горах был жизненно необходим. Хорошо, что про наркоту тогда мало знали, а попадись я с этой баночкой сейчас, отмерили бы мне по полной.

Когда на перроне Ленинградского вокзала наш подполковник произносил прощальную речь, я бочком выскользнул из строя и помчался к метро, ведь нужно было успеть собрать рюкзак и кое-что подкупить до отъезда.

ЧАСТЬ II. ПРОТИВОСТОЯНИЕ КСС.

Вокзал Душанбе встретил жарой и ярким солнцем. Выгрузили из вагона рюкзаки и коробки, навьючились и пошли к назначенному месту встречи всей группы – пивной бочке рядом с вокзалом. Потягивая мутноватую и вонючую жидкость из кружек, стали ждать остальных. Через пару часов все были в сборе. Приехали, прилетели и спустились с гор все семеро осколков команды: «штурман» сам рисовал тушью на кальке карты всех Среднеазиатских гор и поэтому не брал их в маршрут принципиально, благодаря чему однажды четыре дня мы плутали, совершенно не зная, где находимся; «комиссар» отвечал за морально-идеологическое состояние группы, но дискредитировал себя уже в поезде отсутствием штабной колоды карт и его любимых сигар «Corona»; «завхоз», основной девиз которого: «лишний рот для нас горе»; «князь» впервые шёл с нами и я за него зуб дал, что он обязательно пройдёт тройку до нашего похода; «тигрица гор», которая мурлыкала только в горах, а внизу могла и нарычать, и поцарапать; я был «бугром», благодаря чему третий год группа попадала в такие жопы, и мой «тёзка», который считал, что после его женитьбы женщинам в горах делать нечего.

Следующая остановка была в аэропорту Душанбе. После покупки билетов на утренний рейс, расположились лагерем в скверике напротив. Спозаранку, весёлые и бодрые, мы уже стояли в очереди на посадку. Вдруг навстречу появился какой-то заросший щетиной мужик с рюкзаком и начал интересоваться: кто мы, откуда и куда летим. Не ожидая подвоха и приняв его за своего, откровенно выложили наши планы. В ответ он достал из кармана красные корочки, сунул их девушке на посадке и заявил: «Я сотрудник КСС и снимаю эту группу с рейса!». Весёлость и бодрость разом пропали, а на смену пришло замешательство. Познакомились. Сотрудником оказался Володя Ганин. Попытались его урезонить, но он был твёрд как скала. В итоге вся группа уехала на турбазу Варзоб, а я вместе со штурманом оказался в кабинете начальника КСС Ширкина. Бывший полковник конфисковал у меня маршрутную книжку и категорически отказался пускать нас на большой Памир, ввиду большого количества трупов в этом сезоне, неустойчивости погоды, лавинной опасности и большой воды в реках. Но всё же согласился на компромисс: выпустить в Фаны или Матчу, если мы представим маршрутные документы. Слушал я его и думал: какие интересно походы он прошёл, чтобы стать начальником КСС и сидя в кресле в Душанбе рассуждать о лавинной опасности на Памире? Поняв бессмысленность дальнейших переговоров, уехали в Варзоб. Ребята, предчувствуя вынужденный застой, уже поставили лагерь.

.

После кратких дебатов, решили идти двумя путями: давить через Москву на начальника КСС и одновременно прорабатывать запасной маршрут, который был для нас, как серпом по яйцам - ведь свой мы пестовали всю зиму. Для этого нужна была связь с Москвой. А тогда это не как сейчас: достал мобильник и позвонил. Нужно было автобусом ехать на переговорный пункт, ожидать в течение часа связи, при условии, что абонент находится на телефоне, да ещё и денежки немалые отстёгивать. Но выхода не было, и оставшиеся полдня мы провели на переговорном пункте.

Нам ещё повезло, что мой братец лежал дома. На спуске с перевала Большой Фонтан он сломал ногу и после семидневного сольного выхода с Памира, в Москве его загипсовали. Поэтому основную часть переговоров он взял на себя. В итоге мы получили адреса и телефоны основных горников Душанбе и надежду на звонок из Москвы начальнику КСС. Первым делом отправились к Мише Крайнову. Узнав нашу историю, он стал нашим опекуном. В тот же вечер было проведено экстренное совещание у Миши Дунаевского. За рюмкой чая Володя Ганин, который снимал нас с самолёта, чуть ли не пустив слезу, посетовал: «Сказали бы сразу, что вы знакомы с Михаилами, я бы и не прицепился». Решили завтра ехать к Ширкину уговаривать совместно. Утром в его кабинете собралась целая делегация миротворцев, но он был непреклонен. Даже уговоры его подчинённого – Володи Ганина, который теперь горой стоял за нас, не помогли. Пришлось набрать у душанбинцев отчётов и ехать в Варзоб прорабатывать маршруты по другим горам. В наше отсутствие каждый по-своему коротал время: тигрица коврики пенопластом набивала,

.

тёзка кошки точил, комиссар на глазок отмерял себе вечернюю пайку антистрессовой жидкости,

.

а завхоз с упоением наблюдал за купающимися девушками.

.

Дальше события развивались в нарастающем темпе: звонки в Москву, отправка телеграмм в МКК Калининского клуба туристов с нитками вновь проработанных маршрутов, приём телеграмм и опять звонки, звонки, звонки. В Москве кульминацией этого процесса стало появление моего братца на костылях на дне рождения Алексея Харченко. Разгорячённая и благодушно настроенная компания столпов горного туризма, пообещала вмешаться и помочь. Рано утром, имея на руках две телеграммы от МКК с разрешением на маршруты и в Фанах, и в Матче, мы сидели в кабинете начальника КСС и с нетерпением ожидали телефонного звонка. И вот он раздался. Кто-то из Центрального совета по туризму поставил в этом противостоянии жирную точку. Ширкину было заявлено, что из Москвы виднее, какая сейчас погода на Памире и не стоит Москве препятствовать. Ему ничего не оставалось, как поставить подпись и печать. Это была победа! Выхватив из его рук маршрутку, мы со штурманом рванули в Варзоб, где уже на собранных рюкзаках сидела команда.

ЧАСТЬ III. МАРШРУТ.

Долгожданное свершилось: наконец-то мы в Ляхше! Глядя на этот «кукурузник», сейчас трудно поверить, что они начали летать в 47 году прошлого века и до сих пор летают – поистине абсолютный долгожитель в авиации. А экипаж попался отменный: оба русские и свои «в доску». Узнав, что мы из МАИ, сразу начали величать нас «коллегами». А со штурманом экипажа почти весь полёт проболтали, уточняя местные обычаи и нравы. Мы знали, что самолёты заправляются очень чистым бензином Б-70 и, по доброте душевной, предложили им уменьшить взлётный вес их самолёта. Они с радостью согласились. Правда, бензина в их «этажерке» оказалось маловато, но их это не смутило и они слили с соседнего самолёта. Я не знаю, как на нём летала местная авиация, но бензин оказался полным дерьмом. Он был ярко жёлтого цвета и настолько этилированный, что раз в два дня тёзка иголкой выковыривал из отверстий в рассекателе примуса твёрдый белый нагар. Без этой процедуры примуса вообще отказывались работать. На прощание пожелали друг другу удачных полётов, хотя в отношении нас это звучало несколько кощунственно.

.

Дальше нас взял на борт грузовичок, но перед мостом шофёр нас высадил, сказав, что мост выдерживает только его и «антилопу гну», а мы – лишний груз. Наблюдая с берега, держали кулаки, чтоб он только не провалился из-за наших рюкзаков и вместе с ними.

.

После поездки остались следы дороги на лице и на одежде. Так хотелось искупаться, но, ни бассейна, ни горячего душа поблизости не оказалось.

.

Искупаться всё-таки удалось на переправе через речку Шагазы. Не всем, как комиссару повезло замочить только штаны. Наиболее грязные окунулись полностью и вес их рюкзаков сильно возрос.

.

Второй день в горах был самым тяжелым. Утром вышли из кишлака Иргет, имея острую необходимость набрать более километра по высоте и перевалить перевалом Бель-Кандоу (3300 м.) в долину Суграна. Всё бы ничего, но стартовый вес был очень велик - 48 кг, если верить аэропортовским весам.

.

.

По холодку шлось приятно, но часа через три солнце, поднявшееся почти до зенита, стало поджаривать совсем по-азиатски. Рубашки промокли от пота. Хотелось раздеться, но боялись превратиться в печёные пирожки с мясом. На развилке тропы ноги по привычке увели меня налево, и это была роковая ошибка. Выйдя в долину Суграна и увидев под собой километровые конгломератные сбросы, я понял, что правильная тропа была правая. Возвращаться неохота и для нас не по понятиям. Ползли по крутым травянистым склонам «в лоб». Через час потеть перестали, и рубашки высохли – воды в организме не осталось. Впрочем, её не было и вне организма – с собой мы её не взяли для экономии веса, а ручьёв там не было. Следующим симптомом обезвоживания стало отсутствие слюны во рту. Язык распух и стал, как рашпилем натирать нёбо. Аскорбинка, брошенная в рот, не растворялась, а превращалась в абразивный порошок, который только усугублял трение языка. Губы потрескались.

На десятый час подъёма первой выбралась на перевал тигрица. Потом стали по одному подтягиваться мужики и падать как подкошенные. Она за это время успела где-то найти ручеёк и отпаивала вновь приползающих смесью клюквенного экстракта с ледяной водой. Как мы тогда пили этот продукт Детчинского комбината пищевых концентратов – ума не приложу! От него даже стенки алюминиевого автоклава сразу чернели и на них появлялись каверны. Наступило тридцатиминутное молчание, сопровождавшееся только бульканьем и причмокиванием. По измученным лицам блуждала довольная улыбка от осознания, что вверх дальше некуда - теперь только вниз. По вдруг осипшему голосу и хрипоте я понял, что холодная водица сделала своё дело, и бронхит вновь просыпается во мне в надежде одержать реванш. В ответ я только саркастически ухмыльнулся, забрасывая первую таблетку кодеина в рот. Получай дорогой - это тебе не кодтерпин, к которому ты привык - тут чистяк, не одолеешь.

Спустившись за пару часов на удобное место, быстро поставили палатки и устроили себе праздник живота. Наелись как удавы, разбавив слегка пищу «смелой водой» по поводу взятия самого тяжёлого перевала, и прилегли её переваривать. А моей незавидной долей было мытьё автоклава и посуды. Вылез из палатки и стал свидетелем незабываемой и прекрасной картины: на северо-западе появился яркий диск луны и начал быстро выплывать из-за гор. На всякий случай оглянулся: сзади сияла наша нормальная советская луна. Первая мысль – НЛО, о чём я и крикнул в палатку. В ответ в меня полетели миски и грязные инсинуации, что я, дескать, принял больше остальных, а теперь у меня в глазах двоится. Ну, первое могло быть, но чтоб двоилось на 180 градусов? Всё-таки, кто-то из любопытных вылез. Вслед за ним и остальные опорожнили палатку. Крутя головами, они разглядывали обе луны. К моей версии добавился ещё и ядерный взрыв, нанесённый проклятыми капиталистами. Ненастоящая луна быстро увеличивалась в размерах, становилась полупрозрачной, сквозь неё начали просвечивать звёзды, и вскоре совсем растворилась на небосклоне. Раскинув мозгами, решили, что человечеству мы уже ничем не поможем, а НЛО вообще в гробу видали. На этой мажорной ноте и улеглись спать. А утром получили вознаграждение за вчерашние муки. Перейдя по мостику через каньон Суграна, мы попали в осеннюю сказку.

.

Палитра цветов была настолько разнообразной, что хотелось снимать и снимать. Зелёное, жёлтое, красное, бордовое – дух захватывало от этого.

.

Но на беду попалась облепиха, и пару часов нас было и за уши не оттащить от кустов.

.

.

Поднявшись на правую террасу Суграна и увидев вдалеке заросшую лесом конечную морену ледника Бырс, слегка погрустнели: до места заброски ещё пилить и пилить. На четвёртый день закончились наши мучения от неподъёмных рюкзаков.

.

В устье Шини-Бини мы зарыли в камнях часть груза, предназначенного для дальнейшего маршрута. «Ишачка» сменилась акклиматизацией. Перевалив через перевал Тамара, и уложив ещё одну заброску у ледника Девлахон, почувствовали, как за спиной у нас вырастают крылья. На Пеший шли как на Ленинские горки, а уж вниз сыпались – только пятки сверкали. Добежали до заброски и вновь решили устроить себе праздник живота. По-хорошему устроить бы днёвку, но отсидка в Варзобе поджимала нас по времени, и пришлось ограничиться половинкой. Завхоз захотел впервые попробовать сделать омлет из яичного порошка и сухого молока. Пока ставили палатку, а дежурные возились с примусами, в лагере началась какая-то суета. Князь то к комиссару подойдёт, пошепчется, то к завхозу, а они в ответ только рукой на кучу вещей показывают, и он обескураженно отходит. Наступил и мой черёд. Подходит он и начинает исподволь: типа заброски сделали, акклиматизацию прошли, да и День Гранёного Стакана не за горами – надо бы отметить. Я был занят проработкой завтрашнего маршрута. Не желая отвлекаться, рассеянно ткнул пальцем в сторону кучи и сказал: «Фляга там лежит. Бери, пей». Наверное, я повторил слова комиссара и завхоза. Он был совершенно ошарашен. Привык в других группах, что на спирт наложено табу, а с нами шёл в первый раз и такого авангардизма понять не мог. Воистину запретный плод сладок: как только он получил разрешение, ему тут же расхотелось. Но как не были мы заняты своими делами, а осадок в душе от его вопросов остался. Когда приготовление омлета перешло в завершающую стадию, все чинно расселись в палатке, порезали немудрёную закуску, разлили по кружкам и стали ждать горячее, сглатывая слюну и ведя неторопливую беседу. В этот момент за палаткой раздался сильный хлопок и крики. Моментально сообразив, что взорвался автоклав, я рыбкой прыгнул в противоположный вход и, не опрокинув по пути ни одной кружки, вывалился наружу. Более уморительной картины я никогда не видел: валяется пустой автоклав, примус пошёл вразнос, штурман сам себя затаптывает в ручей, вся палатка в омлете, а тигрица совершенно индифферентно стряхивает пальчиками жёлтые ошмётки со своей новенькой синей пуховки. Представил себе чувства женщины, облившей своё вечернее платье шашлычным соусом. И плакать хочется, и наорать не на кого. Приступы неудержимого хохота у меня сменялись приступами кашля, и ответить на крики завхоза: «Что-нибудь осталось? Дайте хоть кусочек попробовать!» я был не в силах. На следующий мы день двинулись вверх по леднику Шини-Бини.

.

В его верховьях находилась наша следующая цель - перевал 50 лет КПУ

.

и пик Наблюдений 5520 м. Очень хотелось понять, что чувствуют люди на Эльбрусе, да и высотный «потолок» свой приподнять.

.

Взошли, понаблюдали, ничего не почувствовали, но «приподняли».

.

Следующий перевал Вилка оказался посложнее предыдущих. Ключевым участком стал ледопад в слиянии ветвей одноимённого ледника. Уткнувшись в хаотическое нагромождение сераков и трещин, стали искать проход в этом лабиринте. С рюкзаками соваться совсем не хотелось – уж больно велика была опасность обвалов.

.

.

После трёхчасовых лазаний по ледовым мостикам и серакам, всё-таки удалось разгадать этот ребус. Опасные места проскакивали по одному, под неусыпным присмотром нескольких пар глаз. Кое-где и перилиться пришлось, и рюкзаки тягать, и через трещины попрыгать.

.

.

Верховье ледопада было спокойным, и вскоре мы встали на ночёвку на плато под перевалом. Сама седловина не сулила ничего хорошего. На всём протяжении с гребня свисали огромные карнизы, и отыскать глазами более-менее безопасный путь не удавалось. Решили, что утро вечера мудренее, и лучше спать, чем голову ломать. Ночью несколько раз слышали грохот обвалов. Утром картина не улучшилась, а скорее наоборот: появились свежие конуса от рухнувших карнизов. После двухчасовой разведки, не найдя приемлемого пути, пошли через вершину слева от перевала. Маршрут оказался несложным и главное безопасным.

.

.

Весь следующий день мы потратили на прохождение ущелья Гандо. Вот уж действительно - хорошее место таким словом не назовёшь. Свободное лазание сменялось рубкой ступеней в конгломерате,

.

спусками к самой воде, а потом опять лазанием вверх по склону. Местами приходилось цепляться, чуть ли не зубами. И так целый день до темноты. Только к ночи дошли до прекрасной лужайки с озерцом на слиянии Гандо и Девлахона. Мы стали замечать, что после каждой очередной жопы, Памир нам делает подарок. И чем больше жопа, тем лучше подарок. Так было и после Бель-Кандоу, и после Тамары, так оказалось и сейчас. Утром место стоянки выглядело ещё прекрасней. Травка и кустики кругом, а в озерке абсолютно прозрачная вода.

.

Так не хотелось отсюда уходить, но сентябрь уже заканчивался, а впереди нас ожидала очередная заброска, заключительная часть маршрута, ну и конечно наши деканы, для проведения с нами воспитательно-экзекуционной работы. По пути к заброске затеяли с завхозом жаркий спор о минимальных сроках выхода в цивилизацию. Это было очень необходимо для определения дневной пайки. По сложившейся традиции продукты должны были закончиться за сутки до выхода к людям. Натощак как-то быстрее бежится к еде.

.

Над ущельем Девлахон величественно господствовал пик Тиндаля, которым мы любовались уже не первый час.

.

Отыскали свою заброску, но полноценной днёвки за весь маршрут у нас так и не получилось. Рано утром, с потяжелевшими рюкзаками, пришлось тащиться вверх по леднику.

.

После лабиринта трещин перед нами предстал перевальный взлёт Панорамного. Впереди жёсткий фирн и лёд. Впереди нас ожидало 320 метров перил, вкручивание ледобуров и вытягивание рюкзаков.

.

Впереди была рубка ступеней и подъёмы по перилам. Из-за отсутствия ледовых молотков пришлось мне изрядно поработать кайлом, чтобы и для остальных путь стал проще.

.

Каждый использовал свой любимый способ подъёма по льду: завхоз предпочитал силовой,

.

а комиссар полз по-пластунски, наверное, думая, что в такой позе он наиболее устойчив и хорошо сцепляется со склоном.

.

Последняя верёвка, и мы оказываемся в бергшрунде под перевалом.

.

Дальше лезть не имеет смысла. Ночевать придётся здесь. Уже темно, и пора ставить лагерь. Место удобное: ровная площадка для палатки и полно сосулек для воды. И опять Памир нам сделал подарок – великолепную картину красно-жёлтых облаков на закате солнца.

.

Утром наша ночёвка выглядела очень живописно: палатка, уютно примостившаяся на краю обрыва

.

и гирлянда свисающих сверху сосулек.

.

Хотя мы спали все в одной палатке, но провели её по-разному. Хмурый комиссар

.

по настроению был явным антиподом цветущей и жизнерадостной тигрицы.

.

Завершающим стал перевал Липского. Внешне спуск выглядел достаточно спокойным: одна верёвка перил по крутому льду, а дальше меж островов сыпух некрутой ледовый склон вроде бы идётся ногами до бергшрунда.

.

.

Но кажущееся спокойствие оказалось обманчивым. Уже на середине склона мимо нас начали свистеть камни. Послеобеденное солнце начало делать своё чёрное дело и с западным склоном. Срывающиеся со скал и вытаивающие изо льда булыжники, разгонялись на ледовом склоне и неслись вниз со скоростью курьерского поезда, лишь иногда касаясь его. По этим ледяным взрывчикам только и можно было определить их траекторию. Пришлось выставлять наблюдателей: пока несколько человек спускались, остальные внимательно следили и предупреждали в случае надобности. Рубежом этого спуска «под присмотром» стал бергшрунд. Камни либо влетали в него, либо, перелетая, быстро теряли скорость на более пологом снежном склоне. Через берг спускались на лепестках, а рюкзаки отправляли по навесной переправе.

.

Я наблюдал, а комиссар цеплял. С одним из чувалов произошла заминка: карабин никак не хотел продеваться через лямки абалака и кольцо. Мы вместе согнулись над непослушным рюкзаком, изо всех сил пытаясь его прицепить, и в этот момент раздался крик князя. Слишком увлечённые процессом, не смогли сразу отреагировать и это нас спасло. Над спиной комиссара пролетел здоровенный «чемодан» и ухнул в бергшрунд, лишь обдав нас ледяной крошкой. Видно он, как матрос-анархист из «Оптимистической трагедии», захотел попробовать комиссарского тела. Князь сказал, что он хотел сначала его приласкать, а потом уже на нас переметнулся.

.

Дальше наш путь лежал на запад по леднику Петра Первого, а времени до поезда оставалось в обрез.

.

На следующий день спозаранку побежали по морене. Даже сердоликовая долина смогла задержать нас лишь на час. К вечеру вышли на плато Тупчек. Возникла идея провести традиционные «разборки» (разбор действий каждого участника с возможностью откровенно высказывать даже бугру всё самое неприятное) прямо сейчас, а не в Москве. За ужином, приготовленным из последних продуктов, каждый наслушался о себе такого, что лично мне спать совсем расхотелось. Решили устроить ночной марафон, чтобы не идти с утра натощак. Фонари давно сели, но светила полная луна. В её призрачном свете, уже не разбирая дороги, брели через грязевые потоки, форсировали какие-то речушки и утром, через 24 часа после старта, вышли к мосту через Сурхоб. Мы представляли собой достаточно жалкое зрелище: штаны, заляпанные грязью чуть ли не по пояс, осунувшиеся лица, красные после бессонной ночи глаза. Для того чтобы показаться в приличном обществе, пришлось умываться, переодеваться и приводить себя в порядок. Все как-то разом погрустнели и замолчали, очевидно, вспоминая счастливые дни, проведённые в горах, а завхоз, бросая прощальный взгляд на Сурхоб, чуть не уронил скупую мужскую слезу.

.

ЧАСТЬ IV. УЛЁТ.

С первой же попуткой мы прибыли в аэропорт Джиргиталь. Купив билеты, стали с нетерпением ожидать прибытия нашего рейса. Вернее, все моментально погрузились в коматозный сон, а дежурный бдел. В первый рейс нас не загрузили, сославшись на то, что есть ещё пассажиры с прошлого дня. Тем временем поднялся ветер. Не загрузили и во второй, и в третий. Тут уж стало не до сна. Всей толпой мы ходили за начальником аэропорта и тыкали ему билеты на поезд – мол, сегодня у нас паровоз на Москву. На что получали стандартный ответ: «Обизатэлно пасажу на слэдуший самалёт». Мы поняли, что он нас динамит и хочет на лапу получить. Это не входило в наши планы, да и материальные ресурсы не позволяли. Вдруг приземлился очередной рейс и у выхода с лётного поля мы встретились с тем самым экипажем «коллег», с которым залетали в горы. Обрисовали ситуацию, и они сразу всё поняли. А ветер уже дул 12 м./сек. с порывами до 20. Командир заявил начальнику порта, что он не полетит с его хилыми дехканами, так как «аннушку» на рулёжке при развороте против ветра может перевернуть, а мы создадим ему хорошую центровку, загрузив в хвост рюкзаки. Начальник обозлился и сказал, что закроет аэродром. Командир ответил ему чисто по-русски: «Пошёл ты на …, можешь закрывать. Я всё равно улечу!». Дальнейшие события развивались в темпе вальса. Появившись на поле, он призывно махнул рукой, и мы, как тараканы, полезли на борт. Открыли хвостовой отсек, покидали туда рюкзаки и сами взгромоздились на них для утяжеления хвоста. Нашей даме уступили место в салоне, в котором уже были три, неизвестно откуда взявшиеся, барана. Мотор взревел, и «кукурузник» покатился по полю. В шесть глоток мы рванули «Взвейтесь соколы орлами…». На развороте самолёт не опрокинулся, а быстренько разогнался, взлетел и взял курс на Душанбе. Болтанка была кошмарная, но мы узнали об этом только по прилёте. Как рассказала потом тигрица, весь полёт для неё прошёл под аккомпанемент уже не блеющих, а только блюющих баранов и богатырский храп из хвостового отсека.

ЭПИЛОГ.

Вечер провели в гостях у Миши Дунаевского. Его жена настряпала всяких вкусностей, а мы украсили стол оставшейся парой фляг со спиртом. Подошли Миша Крайнов с Володей Ганиным и, если мне не изменяет память, Саша Чепурченко с Ржепаковским. Рассказы о пройденном маршруте, байки о прошлых походах: как говорится, всё проходило «в тёплой, дружеской обстановке». Под занавес мы пришли к конценсусу, что сентябрь на Памире - это не межсезонье, а самое «золотое» время для маршрутов. Снега почти нет, а значит, нет и лавинной опасности. Погода устойчиво солнечная (у нас только 2 дня из 18 после обеда на небе появлялись тучи), а природа в предгорьях поражает изобилием красок. Напоследок попросили ребят передать пламенный привет начальнику КСС Ширкину и рассказать, как всё обстоит на самом деле в эту пору на Памире.

Расшифровка имен: Бугор - Никита Степанов, Князь - Андрей Куракин, Завхоз - Лёша Журавлёв, Комиссар - Миша Белый, Тигрица - Лена Латыпова (Свидерская), Штурман - Михаил Вьюнов, Тёзка - Никита Штван.