ГОДЫ 1937-1939

(воспоминания)

Миронов Арсений Дмитриевич и Руднева Ольга Евгеньевна

Мы поступили в Московский авиационный институт в 1936 г. на самолётостроительный факультет, Ольга Руднева – сразу после школы, Арсений Миронов – после двух лет работы на производстве. Вместе с первого курса, но официально поженились только на четвертом – подстраивались под родителей Арсения Дмитриевича, было интересно зарегистрировать свой брак в один день с их серебряной свадьбой – романтическая история была.

Весной 1937 г. Олег Сергеевич Сергель предложил студентам такой тип отдыха, как походы. Организовалась группа – там были и старшекурсники, и младшекурсники, и даже вечерники. Мы тогда заканчивали первый курс, переходили на второй. Разработали поход, съездили в ТЭУ, выбрали подходящий маршрут, профком выделил деньги на оплату проезда, стипендия (а тогда стипендию получали все студенты) пошла на наше содержание. Туристско-экскурсионное управление располагалось в районе Арбата, вход был со двора, сейчас это “мидовский” дом. Там тогда уже были отчёты о походах, работали консультанты. В итоге летом 1937 г. группой в 12 человек отправились на лодках на р.Белую (по три человека в лодке). Всё путешествие заняло примерно полтора месяца. В один из походных дней пошли в Капову пещеру, там произошёл несчастный случай с Олегом Сергелем. Пещера многоэтажная, кто-то залез наверх, мы шли вниз, камень соскочил и рассёк Олегу голову. Пришлось делать перевязку, даже устраивать днёвку.

Самый трудный был алтайский поход летом 1939 г. Для этого похода Олег Сергель оформлял в НКВД пропуска на въезд в погранзону – там рядом китайская граница. Добирались до Новосибирска поездом, потом до Бийска, от Бийска на грузовике по Чуйскому тракту. Дальше в селе арендовали трёх лошадей. Проводник довёл нас до определённого места и оставил лошадей нам, а в конце маршрута мы этих лошадей сдали другому человеку – такая честность была. После окончания пешего перехода сплавлялись на лодках по Бухтарме и Иртышу. Двенадцать человек, три лодки по четыре человека. Причём распределялись так: двое гребут, один рулит, а один – “на социализме”. На носу был уложен весь скарб, расстелены палатки – час гребёшь, час рулишь, час отдыхаешь – так вот менялись. Когда плыли по Бухтарме, чуть не попали под взрыв на строительстве Бухтарминской ГЭС – отплыли примерно с километр и тут за спиной раздаётся взрыв и огромная туча камней и пыли падает в реку. Никто никаких предупреждающих сигналов нам с берега не подавал, запросто могли погибнуть – зато сделали уникальный фотоснимок. По Иртышу плыли ночью, а днем отсыпались – в дневное время по Иртышу плыть было невозможно, на реке активное судоходство и волны от проходящих кораблей заливали лодки. Примерно за месяц прошли маршрут: Чуйский тракт - пос.Тюнгур - р.Аккем - оз.Аккемское - пер.Кочурлинский (Каратюрек) -р.Кучерла - р.Мульта - оз.Мультинское – р.Большая – пер.Холодный – оз.Тайменье – выход в Казахстан – сплав по Бухтарме и Иртышу до Усть-Каменогорска.

На лыжах мы тоже очень много в походы ходили, эти походы часто совмещались с предвыборными кампаниями. Например, в декабре 1937 г. – трехдевный поход в Верею, в этот поход вместе с нами ходила Ирина Стражева, а руководителем был Борис Легаев. Шли в темноте, дорог толком не знали, пробирались без лыжни – романтики было много. По километражу это было где-то километров тридцать. Народу в том походе было порядочно – нас разбили по 6-7 человек по избам, спали вповалку, где-то нас хорошо кормили, где-то плохо. Были анекдотические истории – пошли по избам агитировать, в одном доме Арсений Дмитриевич рассказывает про кандидатуры, бабушка слушает-слушает и говорит: “А что же это вы про Троцкого-то не рассказываете?”. Некоторые походы были военизированные – с выкладкой, насыпали песок в рюкзаки и шли километров 50.

В летних походах руководителем у нас всегда был Олег Сергель, он учился на моторном факультете на два курса старше нас. Олег умел доставать деньги для походов, он и крутился в комитете комсомола, профкоме, турсекции. Наша задача была, когда приезжали из похода, вывесить в вестибюле корпуса “А” стенд с походными фотографиями. Это тот корпус, рядом с которым стояли статуи Ленина и Сталина, тогда этот корпус был главный, второй был где-то на отшибе, при нас только строился. Стенд с фотографиями представлял собой огромную, во всю стену, “простыню”. Люди стояли, смотрели, разинув рты, говорили: “Ах, ах!”. Но так, чтобы табуном за нами в походы следовать, такого не было. Обычные спортивные соревнования, проводившиеся баскетбольной, волейбольной или лыжной секциями, были более массовые.

Походы нам, студентам, были вполне по карману, во всяком случае, родители нам на это денег не давали. Сколько-то денег выделял профком, а свою стипендию мы тратили на питание. Продукты тащили с собой, в деревнях достать их было сложно – по деревням покупали только хлеб. Дежурили по два человека, по очереди. Лодки покупали в деревне, сами готовили их к сплаву – ремонтировали, смолили, меняли при необходимости сломанные доски. Инструмент для ремонта брали там же, где покупали лодки. В конце похода лодки просто бросали – оставляли на берегу. Лодки – плоскодонки, поэтому посадок на камни, пробоин в днище, каких-нибудь серьезных речных аварий не было. Все препятствия шли с ходу, даже на Бухтарме. На лодку – 2 пары весел, двое гребут, один – рулевой. Сложнее всего было рулевому, в этих походах все получили хорошую школу, многому научились.

Стипендии по довоенным ценам хватало на многое, во всяком случае никто не голодал, даже те, кто жил в общежитии. Нас кормили родители, поэтому, когда Ольга Руднева в день стипендии ехала на метро от Сокола до Центра, то на каждой остановке покупала вместе с подружками конфеты – тогда в метро на станциях были кондитерские киоски. Знали все конфеты и по вкусу, и по бумажке, что это за сорт. В 1940 г. появились прибалтийские конфеты – хуже наших, но оформлены красочно. Или, если шли пешком, заходили в магазин при кондитерской фабрике у Киевского вокзала, покупали шоколадный лом.

Старший брат Ольги Рудневой, Всеволод Евгеньевич Руднев, тоже много ходил в походы. Летом 1938 г., в частности, был на Алтае, у Белухи, возможно, вместе с Борисом Берковичем. Нарисовал от руки план, где там растёт чеснок, мы туда пришли через год – всё так и есть. Всеволод Руднев и Борис Беркович учились вместе, были друзья-приятели, фантазёры, оба люди “с фокусами”, вытворяли чёрт знает что. Например, собрались как-то у Бориса Берковича дома, а жил он на четвёртом этаже, и стали ходить между окнами по наружным карнизам. Всеволод Руднев рано защитил диссертацию, работал профессором на каф.703, в институте его очень уважали. Умер летом 2000 г.

В 1930-е годы поступить в МАИ было сложно, людей фильтровали, отбор по документам был достаточно жесткий – чтобы сдать документы на поступление сразу после окончания школы, нужны были подписи трёх членов партии, или нужно было отработать пару лет на производстве, тогда подписи не требовались. Считалось, что в институт приём закрытый, но конкурс был. Репрессий в 1937-38 г. в МАИ не было, во всяком случае об арестах мы ничего не знали. Из комсомола исключали за сокрытие социального происхождения или если родителей репрессировали, это было. Но на комсомольских собраниях - бывало, весь зал битком набит – если ребята были хорошие, то какие бы обвинения против них ни выдвигали, все хором орали, галдели, голосовали против исключения, нам никому за это ничего не было. Поэтому когда сейчас говорят, что тогда все были “под струнку”, что не было самостоятельного мышления, это такая брехня, так это раздражает, до невозможности. Что-то рассказывают объективно, но в основном подают нашу жизнь, жизнь молодёжи и жизнь взрослых людей того времени, совсем не такой, какой она была.

С нами ходил на р.Юрезань в 1938 г. Михаил Биндер, интересный человек, совершенно не приспособленный к походной жизни, беспомощный-беспомощный, ничего не умеет, руки никакие. Родился в Париже, отец его был видный социал-демократ, родители эмигрировали во Францию ещё до революции, учился вместе с Бюшгенсом, его репрессировали, но не посадили. В одной группе с Арсением Мироновым учился И.Т.Беляков, ставший потом ректором МАИ, того исключали из комсомола – отец был кулак, но потом всё обошлось. Игоря Гуму, работавшего в редколлегии “Пропеллера” – исключили из института. Сейчас уже трудно вспомнить за что конкретно их исключали и чем в итоге закончились те комсомольские собрания, но то, что мы долго сидели, активно выступали и голосовали против исключения – помнится хорошо.

А вот из 3-го Дома Советов на Садово-Каретной (теперь это улица Делегатская), где жили родители Ольги Рудневой, в 1937 г. каждую ночь кого-то увозили, но уж конечно не так, чтобы забирали всех подряд. Но тот дом был особый, в нём жили старые большевики, ответственные партийные работники, внизу даже стоял часовой. До революции в этом доме была духовная семинария, а сейчас – музей прикладного искусства. Тогда таких домов в Москве было несколько – 1-ый Дом Советов на набережной недалеко от Кремля, 2-ой Дом Советов на улице Грановского. Отца Ольги Рудневой в начале войны исключили из партии “за двурушничество”, но не арестовали и он уехал с семьёй в эвакуацию. А вот его друга, Владимира Ивановича Невского, вместе с которым они работали в Ленинской библиотеке (Невский в то время был директором Ленинки), взяли “с концами”. Семью, правда, не тронули – дочь и жена так и жили в Москве. Также “с концами” взяли и родного дядю Арсения Миронова, уже после войны родственники пытались узнать о его судьбе, но ничего выяснить не удалось.

В июле 1941 г. весь наш 5-й курс вместо диплома рассовали по заводам, в цеха, так что даже в каком-то смысле повезло – дипломы нам выдали без защиты дипломных проектов. В институте оставили только одну группу “Лётные испытания”, первую, в которой учился Арсений Миронов. Ольга Руднева попала в цех окончательной сборки №22 завода Горбунова помощником контрольного мастера. Причём контрольный мастер – парень с 6 классами образования, а помощником у него – человек, кончивший институт, которого пустили на производство набираться уму-разуму. Набирались, правда, мы хорошо.

После окончания МАИ Арсений Миронов работал на разных должностях в Летно-испытательном институте им. М.М.Громова в Жуковском, в том числе начальником института. Был и на летной работе, много летал сам, последние 10 лет работает в ЛИИ главным научным сотрудником. По работе приходилось общаться со многими интересными людьми – П.О.Сухим, О.К.Антоновым, А.С.Яковлевым, другими авиаконструкторами, известными летчиками-испытателями. С Антоновым, например, ходили по Парижу и беседовали о живописи – О.К.Антонов очень хорошо рисовал.

После войны мы тоже много путешествовали, хотя и не участвовали больше в таких трудных походах, как во время учебы в МАИ. До сих пор, несмотря на возраст, летом выезжаем на оз.Селигер, где стараемся побольше ходить по окрестным лесам, зимой по выходным ходим на лыжах.

А.Миронов, О.Руднева. 21 января 2001 г.,

г. Жуковский.