.

Оглавление

Вперёд

 .

1. Разговор с другом детства

Агепста (3261), вид с вершины Аишха

Старый друг прочитал всё, что здесь написано, и покачал головой:

“И не лень из пустого в порожнее

Лить простые, известные истины?

И чего же ты так расчирикался

Со своей “философией”,… памятью?”

Я разозлился и ответил ему так:

“Право пачкать бумагу чернилами

Заработал в походах ногами я.

К чёрту стих!… Не тебя, бородатого умника, а меня будут читать сорок тысяч горных туристов! И даже некоторым нашим сверстникам интересно узнать, к какой голове приставлены эти ноги. Это, во-первых. А, во-вторых, я обращаюсь не к тебе, а к молодым ребятам, которые, по моему опыту работы в Турклубе МАИ, в большинстве своём ещё совсем зелёные. И я буду рад, если, благодаря моим усилиям, какой-нибудь первокурсник, однажды проснувшись после сногсшибательной пьянки на Слёте туристов МАИ, задумается и устремится сотворить что-нибудь эдакое…, красивое.”

23.10.2000

2. Разговор с женой

Будущий автор бестселлера "Динамика полёта" Александр Лебедев (справа) с супругой Натальей, Домбай 1953г.

“- Папа, мама! Мы пойдем на Агепсту? Ну, обещайте, мы обязательно взойдём на Агепсту?

Так я мучил своих родителей перед первым в своей жизни походом. Это было весною 1966г. Мне было 10 лет. Я знал, что летом мы всей семьёй пойдем в поход от Красной Поляны до озера Рица. Я любил листать альбомы с горными фотографиями моих родителей и разглядывать туристскую схему. Самой высокой горой на этой схеме была Агепста – 3261м.

В походе было тяжело. Первый раз я заплакал при восхождении на Аибгу, а второй раз на нудной лесной дороге, где-то перед Энгельмановой поляной. Агепста открылась нам только около озера Кардывач. Огромная, грубо отёсанная сверкающая ледяная глыба возвышалась над тёмно зелёным пихтовым лесом. Она была так красива и так очевидно недоступна! Я был восхищен и одновременно подавлен. Я даже не обмолвился о восхождении на эту вершину…”

Тут я поставил точку, убрал руку с консоли и обратился к жене:

- Вот посмотри, Витушка, что я тут написал.

Она прочитала, чуть-чуть подумала и произнесла:

- Это всё потому, что ты не получаешь новых ощущений в своих походах.

- Поэтому я всё больше и больше живу прошлым?

- Конечно, для тебя походы сейчас это физиологическая потребность, как пописать и покакать, поэтому ты обращаешься к воспоминаниям, к той поре, когда ты действительно приобретал новые впечатления.

Суровые слова, но, надеюсь не справедливые. Если два последних похода так развязали мой язык, то неужели я не получил от них никаких новых впечатлений?

23.10.2000

3. Страшная правда высоких категорий

Нитка Памирского марафона

“Полностью сумасшедшая затея удалась!” – так озаглавлен мой плакат с картой “Памирского марафона”, который в апреле 1999 года я вывесил в нашей штаб-квартире – Турклубе МАИ и с которым я так люблю выступать на встречах. Последнее слово в заглавии дописано после похода. Что касается первых трех, то это не бравада, а скорее самокритика. В апреле маховик подготовки к походу был полностью раскручен, все мосты сожжены, и я ходил слегка ошалевшим от неизбежности скорого выполнения сверхзадачи. Я по-настоящему сомневался, действительно ли этот маршрут при определенных условиях можно пройти до конца, или у меня что-то сдвинулось в голове, и я потерял чувство реальности? Затея была сумасшедшей сразу по нескольким признакам.

Во-первых, маршрут проходил во внутреннем Памире на территории Горного Бадахшана, по существу, не контролируемого официальными Таджикскими властями. Уже только это для некоторых людей может служить признаком сумасшествия, хотя я и не согласен с этим. Более того, при вынужденной эвакуации из точек на значительной части маршрута мы попадали в Ванчскую долину, полностью контролируемую отрядами самообороны, которые равнозначны, для многих, отрядам боевиков.

Во-вторых, перед участниками похода ставилась дерзкая, или даже, наглая задача. Видите ли, нам было мало подняться на “семитысячник” и не обмороженными спуститься в базовый лагерь. Нам даже мало подойти к вершине, взойти на нее и счастливыми спуститься с гор в автономном походе. Нет, надо, спустившись с вершины, пройти еще 170 километров через несколько перевалов, по пути совершить первопрохождение “тройки А”, перебродить Беляндкиик и Зулумарт и примерно на сороковой день похода подняться еще на один семитысячник! Думать серьезно о таком походе это признак сумасшествия в глазах уже подавляющего большинства.

Сергей Стрыгин, "Снеж-ный барс", участник и руководитель умопомра-чительных походов на Памире и Тянь-Шане на рубеже 80-90-х годов

В-третьих, участникам похода предстояло прожить в горах более месяца с сознанием того, что для эвакуации группы с полностью здоровыми участниками может потребоваться около недели. А эвакуация со сломавшим ногу участником может обернуться беспомощным созерцанием его медленного угасания. А ведь сломать ногу, будучи под тяжелым рюкзаком, так легко на любом из десятка тысяч ежедневно попадающихся камней! А уж о падении в ледниковую трещину и говорить не приходится. Поэтому от этого маршрута попахивало смертью. И надо быть сумасшедшим, чтобы длительное время переносить такой запах.

Мои мысли о смерти, озвученные на собрании группы, как-то особенно возбудили членов команды. Реакция была неоднозначной. Некоторые разозлились, другие расстроились. И первые, и вторые запретили мне говорить об этом впредь. “Я еще молодой и умирать не собираюсь!”, - резко сказал один из участников. Да кто же собирается? Может оказаться, что просто придётся. Лично меня особенно угнетала специфическая для нашего маршрута преобладающая вероятность именно длительной и мучительной смерти и даже не моей, а одного из членов команды. В “стандартной шестерке” с множеством крутых и опасных мест проще: там шлепнулся участник, и труп готов. А вот видеть процесс в течение нескольких дней – это круто!

Прав был Сергей Стрыгин, когда в особых указаниях на нашей “маршрутке” расписал порядок захоронения погибшего участника. Все это надо каждому прочувствовать и пережить до отъезда, чтобы выйти на маршрут холодным и спокойным как танк. Или же остаться дома. Тогда и деньги будут сэкономлены, и безопасности в группе будет больше.

Конечно, мысли о смерти для юных особенно противоестественны. Я хорошо помню, как в 1981 году Никита Степанов, показав в Турклубе МАИ слайд с трупом Миши Вьюнова на пике Коммунизма, сказал: “Он очень сильно устал”. Тогда мне было 26 лет, и я расценил подобный комментарий как проявление высшего цинизма. “Буду руководить всегда сам и никому не позволю утомить меня таким образом”, подумал я. Это и определило мой нестандартный путь в спортивном туризме. С 1981 года я ни разу не ходил участником. С каждым годом я “матерел” и мое отношение к вопросу о смерти изменялось. Теперь я уверен, что нужно серьезно задумываться о смерти именно для того, чтобы вернуться из похода живым.

Рисунок из повести Курта Воннегута "Завтрак для чемпионов".

Приведу простой и до безобразия утилитарный пример. Как-то раз, когда до отъезда из Москвы осталось не более трех недель, я разозлился на легковесное отношение к своим обязанностям врача и завхоза. На упрек, что они тянут с обсуждением наших общих проблем, они сослались на какие-то личные дела, связанные то ли с работой, то ли с аспирантурой. “Дурашки”, - подумал я, а вслух сказал: “На что вы тратите драгоценное время? Зачем вам аспирантура, если вы не вернётесь домой? Вероятность несчастного случая в этом походе около трети (тогда у нас не было еще спутниковой связи, и я был настроен особенно пессимистично). Нас девять человек, поэтому каждый из нас играет в русскую рулетку с 27-зарядным револьвером. Так не лучше ли потратить всё оставшееся время на установку барабана с сотней мест для патронов? Каждый час наших усилий по подготовке похода оценивается некоторым количеством дополнительных шансов остаться в живых! Теперь вы понимаете, что означает сейчас предельная концентрация и сосредоточенность на подготовке к походу?”.

Дорогие мои участники, простите меня за столь экспрессивные методы воздействия на ваше сознание. Я бесконечно рад, что вы сейчас все живы и здоровы. Победителей не судят, в том числе и руководителей. А статистически проверить правильность моих действий невозможно, потому что такие походы удаются один раз в жизни. Надеюсь, вы все-таки поняли простую и печальную истину, что с юношеским мировоззрением необходимо распрощаться каждому, кто всерьез собирается в экстремальный памирский поход.

24.09.99

4. Дорога на Памир

Юрий Краев, защитник и спонсор туристов МАИ

Наш самолет приземлился в аэропорту города Ош. Я сошел на трап, сухой и горячий воздух ударил в лицо. За бортом 42 градуса! Гостеприимный и многонациональный город. Здесь проживают киргизы, узбеки, русские, таджики, бадахшанцы, уйгуры, турки, цыгане… Среди многоликой толпы нередко встречаются туристы из Западной Европы. Многие из них приехали с целью восхождения на пик Ленина. Поэтому к иноземцам с яркой одеждой и с рюкзаками здесь все привыкли - с вопросами не пристают. Мы расположились на достархане в тени платанов на берегу реки и занялись решением трёх основных задач: закупкой недостающих продуктов, оформлением пропуска в погранзону и наймом автобуса. Поздно вечером мы закончили все дела и покинули Ош.

Сосредоточенность в решении множества мелких проблем развеяла тревогу, которая угнетала нас в течение последнего месяца. Мы, спортсмены МАИ, уже много лет и на высшем уровне занимаемся горным спортивным туризмом – преодолением пространства в горах, но ещё никогда не участвовали в акции со столь неопределёнными последствиями. Мы приехали в Ош, чтобы утвердить качественно новый вид горохождения – горный марафон. Нам предстояло решить грандиозную и, возможно, самую сложную в нашей жизни задачу: в полностью автономном путешествии без помощи каравана или вертолёта пройти 470 километров по Центральному Памиру, преодолеть одиннадцать горных перевалов, три из которых превышают 6000м и ещё четыре - 5000м, на 23-й день пути взойти на пик Революции (6974), а на 38-й день - на пик Ленина (7134). Маршрут проходил по дикой никогда не заселённой местности. Для эвакуации группы с полностью здоровыми участниками требовалось около недели пути. В таких условиях любой, серьёзно повредивший ногу, обречён на мучительную гибель в горах. Наш спутниковый телефон был, в первую очередь, средством для снятия стрессов. Действительно, на помощь из Москвы надежды мало: друзья организуют вертолёт не ранее чем через 10 дней.

Горная ночь. За окном автобуса мелькают огни кишлаков. Тревога ушла окончательно: мы слишком увлечены упоительным полётом в неизвестность. Утром мы проснемся на перевале Кызыларт (4400), а потом мы увидим долину Маркансу, безжизненные берега солёного озера Каракуль (3900) и высокогорные пустыни Музкола.

Впереди озеро Каракуль

Организационно, заезд во внутренний Памир нам дался легко. Аренда маленького автобуса на городском автовокзале стоила 220$, что в полтора-два раза дешевле обычных для турфирм расценок. За эту сумму водитель согласился доставить нас до летовки Уручбулак по дороге на Кудару. Перед перевалом Кызыларт мы благополучно миновали киргизскую таможню, а за перевалом – таджикскую. Бадахшанцы встретили нас весьма приветливо. Во время беседы за чаем они мягко подготовили нас к необходимости заплатить налог в 50$ за эксплуатацию автодорог Горного Бадахшана. На руки мы получили квитанцию с печатью государственной таможенной службы. Эта бумага была весьма полезна, так как по существу утверждала, что отныне мы находимся на территории Бадахшана с разрешения его властей.

На каракульской погранзаставе около часа улаживали проблему отсутствия пропуска у наших водителей. Их прописка в Чон-Алайском районе Ошской области не служила основанием для въезда в зону пограничного контроля другого государства. Удивительно, что наши пропуска, выданные в УВД Ошской области, бадахшанских пограничников вполне удовлетворили.

Наконец, автобус пропустили. В 20-ти километрах от заставы мы свернули направо и поехали по грунтовой дороге, ведущей на Кудару. За бродом через небольшую речку нас остановил, каким то чудом сконденсировавшийся из пустыни, пограничный наряд с автоматами и в масках. Проверка документов заняла не более 5-ти минут.

Петр Рыкалов

Алекей Серов

В зеленой пойме реки Кокуйбель мы миновали кош, в котором стоял УАЗик. Долина здесь узкая, и дорога петляет по склону над зелёной поймой реки. Затем долина расширяется, дорога поворачивает на запад и снова попадает в безжизненную пустыню Музкола. Через 10 километров мы незаметно миновали водораздел и очутились в бассейне реки Танымас. Приток Танымаса уходит в глубокий каньон, а дорога продолжает подниматься по левому склону ущелья. Нам предстояло забраться на “перевал”, так называют здесь наивысшую точку дороги, возвышающуюся над рекою на 400 метров. Дальше начинается крутой и опасный для одноприводного транспорта серпантин.

Физически, день заезда выдался очень тяжелым. Конечно, пребывание на высоте от 4000 до 4500 метров полностью выбивало из нормального состояния, но это не самое главное. Водители довезли нас только до мутного ручья перед “перевалом”, поэтому вечером мы были вынуждены выдержать чудовищно изнурительный “челнок” к реке Танымас. Чистой воды не было, высота 3700 метров, груз тяжелейший, башка трещит, сердце не качает. С ума сойти можно! Хорошо, что помогли два пастуха родом из Рошорва. “Имом-Назара из Дашта, ветерана Войны, знаете?” – спросил я у пастухов. “Конечно!” (баргтангцы всегда знают всех своих по долине). “Так передайте ему привет! А сосед его, такой красивый старик, ходил в синем халате с золотыми звёздами, он ещё жив?” “Нет, он уже умер, и жена его умерла…”. Эти пастухи были последними людьми на нашем маршруте. Впереди только звери и 35 дней полнейшей автономии!

19.11.1999

5. Семидесятники

Помню, как в 1991г. после победы на последнем чемпионате СССР, мне позвонил какой то журналист и спросил: “каковы перспективы развития горного туризма при нашем новом общественном строе?”. Я очень разочаровал его. Полноте, какие уж там перспективы. К моменту, когда я пишу эти строки, я прожил 34 года при тоталитарной системе и 10 лет в свободной стране. Своей вершины я достиг сейчас, но только потому, что всегда жил по своему особому закону. Свобода сегодня – это свобода для дураков. Для тех людей, которые считают одной из важнейших ценностей жизни возможность прилюдно назвать правителя идиотом без ущерба для своей безопасности. Между тем, каждый рождающийся в эти минуты ребёнок уже обречён на участие в игре, которая называется борьбой за выживание. И в этой игре каждый потерянный час – это потерянный рубль! Вы читали “Божественную комедию” Данте или сонеты Петрарки? Очень немногие ответят мне – “да”, и только потому, что успели их прочитать при тоталитарном строе. Чтение Данте не способствует напрямую нашей борьбе за выживание. Неужели надо стать банкиром, чтобы читать Шекспира? Я задал глупый вопрос. Банкиру тоже надо постоянно думать, как сохранить своё богатство. Поэтому Шекспира впредь будут читать только журналисты и литературные критики, поскольку они рискуют, однажды проявив свою неграмотность, потерять тот самый пресловутый рубль.

Команда Памирского марафона на перевале Кызыларт (4400): З.Габуния, Б.Малахов, П.Рыкалов, И.Нистратов, Ю.Максимович, первый водитель, А.Серов, А.Люлин, В.Львов, второй водитель.

.

Кто-то братьев мудрости собрал?

Нет – опять толпа у продавцов!

Глянь, как разгораются глаза,

Как преображается лицо

Каждого стоящего в толпе,

Каждого, кто ма-те-ри-а-лист…

Ты купил костюм, идешь теперь

И глядишь не на других, а вниз.

Это стихи Саши Седого. Я люблю этого человека, и я давно его потерял. Умер он, свихнулся или уехал в США? Кто знает…Мы с ним “семидесятники”. О нас не пишут, такого термина нет. Однако мы существуем. Эти стихи были актуальны в 70-е и 80-е годы. Они ещё более актуальны сейчас. Мы не имели никаких иллюзий относительно коммунистического режима, но мы не испытывали никаких надежд и в 1991г. Мы не испытываем их и сейчас.

07.04.2000

6. Начало марафона

Долина Танымаса

Большие памирские походы похожи на симфонии. И в путешествии и в музыке мы имеем дело с организованным во времени рядом впечатлений. Наша “памирская симфония” открывается певучей “Темой прекрасной долины”. Неторопливо развивалась её чистая мелодия, строгая, без лишних украшений. Фактура прозрачна, сознание фиксирует каждый звук: красивый камень, куст облепихи, шиповника или холодный чистый ручей. Порой эта мелодия кажется совсем аскетичной или даже холодной: пустынные галечные берега Танымаса, безжизненные светло-коричневые скалы, лиловые осыпные склоны. И тем оживлённее воспринимается скромная интермедия в виде зелёной заросшей коноплёй лужайки на берегу ручья.

Долина Танымаса широкая и плоская. Река течёт, разбившись на несколько рукавов. Как правило, вдоль реки тянутся два или три сухих и засыпанных песком русла. На песке множество следов. Чаще всего попадаются следы лис и мелких кошек. Несколько раз мы встретили крупные следы волка и один раз огромные следы снежного барса. Неоднократно из травы под ногами выпархивали мелкие зайцы, заставляя каждый раз вздрагивать впереди идущего участника путешествия.

Вот уже второй день мы развлекались, измеряя друг другу кровяное давление. Результаты просто поразительны.

1. Андрей Лебедев 150-70, пульс 107;

2. Зураб Габуния 111-75, пульс 103;

3. Слава Львов 158-35, пульс 109;

4. Саша Люлин 134-83, пульс 113;

5. Юра Максимович 151-65, пульс 96;

6. Борис Малахов 172-97, пульс 103;

7. Игорь Нистратов 161-80, пульс 117;

8. Пётр Рыкалов 103-36, пульс 109;

9. Алексей Серов 132-36, пульс 74.

Шура Зажигин и марафонцы Борис Малахов и Андрей Лебедев (фото из экспедиции на Юрункаш в 2003г.)

Вы обратили внимание на нижнее давление Львова, Рыкалова и Серова? Наш врач, заведующий отделением одной из московских клиник, только смеялся и разводил руками. В Москве с таким давлением путь один - на скорую помощь и в реанимацию. А, между прочим, Рыкалрв и Львов прошли весь маршрут и побывали на обеих вершинах!

Натоптанная быками тропа обрывается уже на 8-м километре пути. Выше начинаются непроходимые для скота прижимы. В таких местах мощное русло реки подмывает отвесные скалы. Чтобы обойти прижим необходимо вскарабкаться по крутому, иногда скалистому, но чаще каменистому склону, подняться выше уходящих под воду скал, пролезть над обрывом и снова спуститься к реке. На третий день нам попался прижим, заставивший нас подняться над рекой на высоту останкинской телевышки! На подъёме мы наткнулись на выводок уларов. Эта горная индейка очень распространена в горах Кавказа и Средней Азии. Любому альпинисту или путешественнику хорошо знаком их крик: та-ра-ри…-ра! Но мало, кому довелось их увидеть. Они очень скрытны, прячутся в крутых скалах и по цвету неотличимы от горной породы.

Многие ненавидят челнок. А между тем, трудно изобрести более подходящее начало для большого памирского похода. Челнок даёт не только прочную акклиматизацию. Он тормозит группу и не даёт ей быстро углубиться в дикий и суровый горный район, пока не переболеют всеми остатками городских болезней её участники. Наш восьмидневный челнок по долине реки Танымас до плато ледника Северный Танымас оказался суровым фильтром. Заболел Саша Люлин. Ночью с пятого на шестой день пути после повторного 400-метрового набора высоты при обходе главного прижима реки Танымас у него начался кашель. К обеду шестого дня у него поднялась температура – 37.8. Мы организовали полудневку. На следующий день Сашу оставили лечиться в лагере, а сами забросили груз за ледопад ледника Северный Танымас. К вечеру ему стало лучше. А на следующее утро мы все вместе поднялись к языку ледника.

Юрий Максимович

Игорь Нистратов

Выход на ледник прост и производится по средней осыпи. В центре ледник сильно протаял. В образовавшийся котлован по скользким ледовым стенам слетают камни. Проще всего идти вдоль левого борта ледника. Здесь образованные селями плоские площадки чередуются со спускающимися от кромки скал моренными валами. Скалы борта рассечены кулуарами, по которым гремят камнепады. Напротив таких кулуаров навалено много камней со свежими сколами. В таких местах следует быть предельно осторожными. Мы пересекали их по одному у самой кромки перегиба в котлован ледника. В случае обстрела здесь можно выскочить за перегиб и укрыться за одним из больших валунов. Камнепады идут каждый час и продолжаются по 5-10 минут. К концу третьего перехода мы миновали первый левый приток, стекающий с ледника северных склонов пика Шериф.

К этому моменту стало ясно, что с каждой сотней метров Саше становится все хуже и хуже. Горы не пустили его в этом сезоне. Инфекционный процесс в бронхах можно вылечить только внизу, и для этого не достаточно спуска в долину Танымаса на высоту 3500 метров. К сожалению, необходимо покинуть памирские горы. В результате длительного совещания сопровождать Люлина вызвался Лёша Серов. Мы поделили снаряжение и в мрачном настроении продолжили свой путь.

Это был очень тяжёлый момент. Без помощи Саши наш поход никак не мог состояться. Он единственный из участников, кто имел возможность быть спонсором экспедиции. И он воспользовался этой возможностью и пожертвовал свои деньги для общественных нужд. Что же говорить об Алексее? Будучи самым физически сильным и техничным участником, он имел максимальные шансы выдержать этот поход. Однако он принял трудное решение и ушел с Александром вниз. Он еще поднялся с нами к заброске, взял своё снаряжение и пообедал. Я проводил его через ледопад, а затем долго смотрел на его быстро удаляющуюся фигуру.

Ледник Федченко. Впереди пик Комакадемии

В конце восьмидневного “челнока” по Танымасу мы спрятали среди камней часть продуктов и снаряжения и с 20-ти дневным ресурсом двинулись на встречу с ледником Федченко. Этот ледник является самым длинным среди азиатских ледников. Только каракорумский ледник Сиачен превосходит его по площади, уступая по длине всего на один километр. Огромная ледяная “река” шириною от двух до трёх километров сползает с “шеститысячников” Язгулемского хребта и простирается далеко на север, чтобы на 77-м километре на высоте 2900м дать начало одному из истоков бешеной реки Муксу. Мы вышли на ледник Федченко в его среднем течении и спустились по нему до законсервированной в 1995г. гидрометеорологической станции (ГМС). На этом участке пути ледник обычно “открыт”, иначе говоря, его поверхность свободна от снега. В этом сезоне открытый ледник начинался только ниже станции.

При подходе к ГМС мы вошли в ледопад. Бездонные трещины извивались поперек ледника, преграждая нам путь. Мы сместились поближе к левому борту, где трещины скрывались под снегом, и лишь на отдельных участках обнажали свои чёрные и обвешанные зубами-сосульками пасти. Работу ведущего на таком ледопаде можно сравнить с филигранной работой сталкера. На каждом шагу путешественника подстерегает опасность провалиться во внезапно разверзшуюся пропасть. Внимание напряжено. Мозг лихорадочно работает, постоянно оценивая обстановку и прогнозируя ход невидимых трещин. Надо тонко чувствовать закономерности их образования и обладать недюжинной интуицией. Движение неторопливо, оно не должно опережать анализ ледника. Хоп! И на месте ведущего из черной дыры торчит одна голова. Веревка врезалась в заснеженный край трещины, поэтому его напарник по связке устоял на ногах. На этот раз ведущий выбрался из трещины сам. Дна у таких разломов не видно, а стука от падения брошенного обломка льда не слышно.

19.11.1999

7. Печальный символ разрушенной империи

ГМС им. ак. Горбунова

“Никогда не посещайте мест, где вы были счастливы в детстве”, - гласит народная мудрость. Конечно же, я не был ребёнком девять лет назад, однако этот срок уже достаточно велик, чтобы правило начинало действовать. И на Абдукагорском мосту, и в березовой роще Дустироза, и на озере у ледника Захарченко и на вершине пика Революции происходило одно и тоже. При приближении к объекту я начинал тосковать, к горлу подступал комок, и в этом нервном возбуждении я убегал от группы вперед и приходил в одиночестве первым. Особенно ярко все это проявилось при подъеме к гидрометеорологической станции (ГМС) имени академика Горбунова. Там я опередил всех на 20 минут! И были ещё, как это говорится, скупые мужские слезы. Возможно, я успел сильно устать, раз проявил такую слабость.

Уникальное здание ГМС построено на скале около ледника Федченко на высоте 4200 метров над уровнем моря. Здание сделано в виде дюралевой полубочки с двойными стенами. Между стенами метровый зазор. Я постучал почти без всякой надежды застать станцию обитаемой, а потом без труда открыл дверь. Всё в доме свидетельствовало о срочной и неожиданной эвакуации. Питание в сети не было отключено от аккумуляторной батареи. Оставлен журнал с записями метеорологических данных. Журнал был разлинован на 1996-й год, однако последние заполненные строчки относились к декабрю 1995-го. Рядом с радиостанцией лежала телефонограмма, в которой говорилось о последнем вертолете на Хорог. По-видимому, зимовщик в одиночестве постепенно проживал последние ресурсы. На столе валялся почти пустой мешок мумифицированной картошки, всюду в доме висели гирлянды лампочек от карманного фонаря, свидетельствующие, что дизель давно не работал, и единственным источником электроэнергии служила стоящая в сарае аккумуляторная батарея. Кстати, она до сих пор давала хороший ток, и мы воспользовались этим для подзарядки аккумулятора спутникового телефона.

Ужин на крыльце ГМС

Пик Комакадемии

В шкафу стояла прекрасно подобранная библиотека. Здесь были книги по культуре народов востока, по истории средней Азии, художественная литература, восточная поэзия и, конечно же, книги о путешественниках. На некоторых экземплярах стояли автографы известных исследователей Памира.

С грустью и тоскою взирал я на ГМС - этот символ разрушенной империи. Конечно, обремененный гражданской войною Таджикистан не в состоянии финансировать дальнейшее продолжение работ. И все же хочется верить, что станция возродиться вновь. Я ходил по её комнатам с предчувствием, что вот-вот увижу нечто очень важное и проливающее свет на мучившие меня вопросы. Напрасная надежда. Ведь главный вопрос, почему умерла эта станция, на уровне рационального восприятия был прост как смерть родного человека.

30.09.1999

8. Лонжерон

Первое серьёзное испытание мы получили на перевале Лонжерон. На подходе к перевалу целый день сыпал снег. Дважды мы прятались в палатках при полном отсутствии видимости. И только вечером поднялись на ледниковое плато перед перевалом. Утро было ясным. При подъёме на перевал мы преодолели очень сложную подгорную трещину с 3-х метровой отвесной снежной стенкой, переходящей в 20-метровый 60-градусный склон. На спуске провесили 700м верёвочных перил. Очень спешили, так как боялись лавин. Нам следовало быть чрезвычайно аккуратными. Страховка в рыхлом и глубоком снегу ненадёжна, а внизу нас подстерегал страшная подгорная трещина с несколькими параллельными разрывами и с разветвлённой сетью соединяющихся в её глубине залов, наверное, до самого дна ледника.

Ледопад РГО

Две недели перед нашим отъездом в Ош телевидение передавало о непрекращающихся дождях в Таджикистане и селях, унесших десятки человеческих жизней. Две недели на Памире шёл обильный снегопад. Мы привезли с собою хорошую погоду. В первые дни она была солнечной, но прохладной и сохранила на горных склонах значительное количество снега. Теперь этот снег начал сходить. Две огромных лавины с перерывом в два часа перекрыли ледник от борта до борта. Лавины шли до позднего вечера. Лавины шли весь следующий день. Мы стояли на плато. В палатках казалось, что идет непрекращающаяся гроза. Это был первый по-памирски действительно жаркий денёк. Следующая ночь была очень теплой, а утром горы окутал туман.

С тревожным предчувствием мы вошли в ледопад около левого борта ледника Русского географического общества (РГО). Все лавинные конусы следовало проскочить до 12-ти дня, а на пути нас подстерегали многочисленные широкие разломы с опасными снежными мостами и короткие крутые стенки. Наконец мы перевалили через отрог и по заснеженному коридору в скалах спустились к леднику. Еще пара верёвок перил и мы на спокойном леднике. Вечером и всю ночь шёл дождь.

19.11.1999

.

Оглавление

Вперёд

 .

Экстремальный портал VVV.RU